В череде стран, государств и географических областей, стремящихся доказать свое культурно-историческое право на приобретение «иерусалимских акций», Апеннинский полуостров вправе претендовать на звание старинного и весьма неординарного партнера заморского Салимского града. Богатое двухтысячелетнее взаимодействие маленького города и большого полуострова легко укладывается в несложную схему «маленького импорта и большого экспорта».

Первым выдающимся деятелем в области ерусалимско-римских культурных отношений по праву можно считать Гнея Помпея Великого, призванного в качестве интервента двумя сыновьями Александра Яная, готовыми за власть и родину продать. Так оно и произошло: в 63 году до н.э. Помпей, воспользовавшись межбратской гражданской войной, благополучно и без боя вошел в Иерусалим (сторонники старшего брата, Гиркана, услужливо отворили врата), а затем штурмом взял Храмовую гору (где засели строптивые приспешники младшего брата, Аристобула). Об этом подвиге рассказали нам такие киты античной истории как Иосиф Флавий, Страбон, Кассий Дион, Николай Дамасский и Тит Ливий.
Но в их описаниях усматриваются противоречия. Так, Флавий утверждает, что «несмотря на то, что он нашел здесь золотую трапезу со светильником, жертвенные чаши и множество курений, да, кроме того, в казне еще около двух тысяч талантов священных денег, он, в силу своего благочестия, ничего этого не тронул, но поступил так, как того и следовало ожидать от его добродетели» (ИД, 14:4:4). А вот Кассий Дион, наоборот, утверждает, что храмовые сокровища таки были изъяты Помпеем со товарищи. Кстати, история сохранила чудесное, вызывающее ряд ассоциаций, имя апеннинца, первым вступившего на территорию Храма: это был некто Корнелий Фауст, впоследствии награжденный лично Помпеем.

Итак, с этого года Иудея потеряла независимость, превратившись в римского вассала, а в брешь пробитую Помпеем Магнусом, устремилась за иудейскими сокровищами совсем еще юная Италия. В 55 году до н.э. проконсул сирийский (он же претор римский) Авл Габиний уже не чурается наложить лапу на храмовую сокровищницу, ну а его приемник Марк Лициний Красс откровенно грабит Храм:

«Для своего похода против парфян он взял из Иерусалимского храма, кроме других находившихся там золотых вещей, и те 2 000 талантов, которые оставлены были нетронутыми Помпеем» (Флавий, ИВ, 1:8:8).

В 37 году до н.э. в Антиохи по приказу одного из самых знаменитых римлян того времени Марка Антония благополучно казнили Антигона Второго, последнего царя хасмонейской династии. В иерусалимской топонимике не нашлось места для Антигона, а вот Антоний — пожалуйста: даже по сей день остались следы знаменитой Антониевой башни-крепости, занимавшей значительную территорию в северо-западном углу Храмовой горы. Плюсик в пользу «маленького импорта». Ну, не считая того, что знаменитая «иродианская архитектура» базируется на римских стандартах. Но мы сейчас говорим не о влиянии, а о банальном и буквальном перекачивании материальной культуры.

Самый крупный односторонний обмен физическими ценностями, конечно, происходит в 70 году при осаде Иерусалима и разграблении Храма Божественным Титом, или, как окрестили его позже мудрецы Талмуда, «порочным сыном порочного Эсава», тогда еще просто командующим римскими легионами… Понятное дело, что его солдаты ждали вознаграждения за ратные подвиги:

«Большинство кроме того прельщалось надеждой на добычу, так как они полагали, что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполнена сокровищами» (Флавий, ИВ, 6:4:7).

О масштабах позаимствованных сокровищ могут свидетельствовать вот эти, оброненные между прочим, слова Флавия:

«Добычей все солдаты были так нагружены, что в Сирии золото упало в цене на половину против прежнего» (ИВ, 6:6:1).

Брат Божественного потомка Эсава, Домициан, в 81 году воздвиг знаменитую триумфальную арку, прославлявшую самую главную победу Тита — над Иерусалимом… Находится сия однопролетная и скромная по сравнению с другими арочка в самом начале улицы, соединяющей Форумы и Колизей. И это неспроста. Уже неоднократно доказано, что Амфитеатр Флавиев, прозванный одним средневековым полуграмотным монахом Колоссальным (Colosseo), возводился с 72 по 80 гг. на трофеи Иудейской войны. Основная часть изъятых ценностей — казна и сокровища иерусалимского Храма, изображенные на вышеупомянутой арке. Любуясь Колизеем и думая о достойном вложении золотого семисвечника в строительство стадиона на 50–70 тысяч человек, очень трудно удержаться и не процитировать Ильфа и Петрова:

«Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой! Вот оно! Все тут! …Брильянты превратились в сплошные фасадные стекла и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы были сделаны из жемчуга…» («Двенадцать стульев»).

Да и название улицы, ведущей от арки Тита Флавия Веспасиана к Амфитеатру Флавиев, наводит на размышления — Via Sacra, то есть Священный путь.

Итак, положена хорошая традиция: лучшие иерусалимские артефакты сдавать в Рим. Она продолжается и в христианские, византийские, времена. Вот, например, предание утверждает, что после того, как Елена, мать императора Константина, в 326 году обнаружила на месте распятия Иисуса неоспоримые археологические дары, в числе которых фигурировал и крест, на коем принял смерть основатель новой религии, она отправила часть честного древа (и прочие реликвии) в Рим (а не только в Константинополь) и построила для них специальную церковь Св. Креста в Иерусалиме (Санта-Кроче-ин-Джерузалемме). Считается, что такое название церковь получила не только из-за того, что крест прибыл из Иерусалима, но и потому, что пол базилики был покрыт грунтом, вывезенным из святого города. То есть сама церковь находится как бы в Иерусалиме.

Та же Елена также переправила в Рим часть ступеней той самой лестницы, которая вела к месту судилища Пилата и по которой поднимался Иисус, дабы быть осужденным на распятие. Эта святая лестница, Scala Santa, заняла почетное место в Риме, сначала — в Латеранском дворце, ныне не существующем, а затем — в личной папской капелле Сан-Лоренцо, поблизости от базилики Сан-Джованни-ин-Латерано. Популярна «Скала Санта» до чрезвычайности. Подниматься по ней разрешают только верующим и только на коленях.

Иисусову люльку, то есть ясли, из роддома, то есть из Вифлеема, Елена тоже увезла, и они были установлены в церкви, которая сегодня известна как Санта-Мария-Маджоре, что на Эсквилинском холме (один из семи римских холмов) на месте храма богини-матери Юноны Люцины. По сей день там демонстрируют кусочки дерева и металлические скобы от колыбели…

В те славные византийские денечки, уверяют более поздние источники, в Рим попали самые удивительные артефакты: и колонна Бичевания, и Тот Самый Гвоздь, и табличка INRI (Иисус Назарейский, царь Иудейский), и чаша из горницы Тайной вечери, и даже крайняя плоть Спасителя.

Ну, а во времена крестоносцев обороты культурно-материального обмена Иерусалима с Италией возросли многократно. Прежде всего спрос был на мощи. Именно с XII по XIV век черные археологи позднего средневековья выпотрошили бóльшую часть древних захоронений в Иерусалиме и окрестностях. Никто лучше Умберто Эко (роман «Баудолино») не рассказал о приключениях святых костей, перекочевавших в Европу и на Апеннинский полуостров в частности. Популярный в экскурсоводческой среде Иерусалима анекдот гласит, что в те времена в Италии имели хождение семь голов Иоанна Предтечи. Но, подчеркивает иерусалимский гид, мы знаем, что настоящими из них были только три.

Не менее популярным товаром стала земля, выкопанная в районе так называемого Поля Крови, то есть Акелдамы (от арам.: חקל דמא ), которое, по «Деяниям апостолов», было выкуплено священниками на Иудины серебряники для захоронения чужестранцев. Именно во времена крестоносцев, после того, как в Акелдаме была сооружена братская могила для рыцарей, не переживших очередной эпидемии холеры, обнаружилось, что эта волшебная почва обладает удивительной способностью: мертвые тела разлагаются в ней с бешеной скоростью. Стоит ли говорить, что такой землицей тут же заинтересовались владельцы многих итальянских кладбищ, и началась беспрецедентная торговля с портовыми городами-республиками: Венецией, Генуей, Пизой и Амальфи.

Кстати, справедливости ради (к вопросу об импорте) надо сказать, что в это время в Иерусалиме появляется своя Пизанская башня. Да-да, именно так стали называть часть городской цитадели, известной всем под именем «башни Давида», поскольку ее помещения оказались заняты пизанской администрацией. Ну, и стоит также упомянуть, что выходцы из Амальфи построили мужской монастырь, известный под названием Санта-Мария-Латина. Сегодня на месте Марии-Латины возвышается лютеранская церковь Спасителя (Erlöserkirche), но от амальфийских хозяев сохранилась уникальная арка романского стиля, представляющая собой своеобразный настенный календарь с названиями месяцев и изображениями различных календарных сельскохозяйственных работ. Увы, рельефные рисунки и надписи на ней разрушаются все больше и больше. Уже в XX веке прекрасный архитектор Антонио Барлуцци возвел в городе с десяток церквей, монастырей, капелл, консульских зданий и больниц (больница, им спроектированная, так и называется – Итальянский госпиталь).

Если обратиться от архитектуры к искусству малых форм, следует упомянуть редкие шедевры эпохи позднего Возрождения. В Храме Гроба Господня, на Голгофе, в католическом приделе Пригвождения к кресту, который, кстати, декорировал вышеупомянутый Барлуцци, престол украшен флорентийской узорчатой решеткой XVI века с шестью барельефными изображениями сцен Страстей (четыре — на фасаде, два — на торцах). Это — дар ХГГ от кардинала Фердинанда I Медичи, одного из ярких представителей этого харизматического семейства.

Изначально решетка предназначалась для Камня Помазания, но из-за ряда причин, одной из которых было несогласие греков, ей определили нынешнее место. Она разделена на два ряда. На позолоченной колонне в центре верхнего ряда — надпись:

FERD
MEDICES
MAG
DVX
ETR
PIETATIS
SIGNUM
DD
MDC XX
XVIII

«Фердинанд де Медичи, великий герцог Тосканский, преподнес сей дар в знак глубокой веры, 1588».

На шести бронзовых позолоченных барельефах изображено Погребение, Воздвижение Креста, Распятие, Снятие с Креста, подготовка к Погребению, Воскресение.

По краям решетки, в верхнем ряду, представлен герб семейства Медичи, достойный отдельного блазонирования: «В золотом поле щита шесть шаров, верхний лазуревый шар обременен тремя золотыми лилиями, остальные шары червленые».

Количество изображаемых шаров, их цвет менялись в зависимости от того, кто возглавлял род в то или иное время. О том, что символизируют шары, единого мнения нет. В них усматривают и аптекарские пилюли (намек на «медицинские» корни клана), и пушечные ядра, и зерна мудрости. А еще существует предание, будто предок семейства Медичи во время битвы за Флоренцию с неким великаном, получил в щит удар гигантской палицей, следы которой и стали геральдической основой.

Несмотря на то, что решетка была изготовлена в 1588 году, на Святую землю она была отправлена лишь в 1595 году с паломниками, следовавшими на корабле из Венеции в Яффо.

А кто же автор этого флорентийского шедевра? В разных источниках называются разные имена. Либо Доменико Портигиани (о котором вообще ничего неизвестно), либо Джованни да Болонья (что более вероятно), он же знаменитый Джамболонья, ученик Микеланджело и создатель нового стилистического направления в искусстве — маньеризма.

Но чудеса на этом не заканчиваются. Между рядами рельефных изображений есть еще одна надпись:

DOMINICUS PORTISIANUS CONVENTUS SANCTI MARCI

Один из вариантов расшифровки таков:

ДОМИНИКАНСКИЙ МОНАСТЫРЬ У ВОРОТ СВЯТОГО МАРКА

Очевидно, флорентийские (или сиенские) монахи-доминиканцы также выступили спонсорами бесценного дара.

Но совсем другой, смелый и неожиданный, получится смысл, если этот эпиграф растолковать вот так:

ВОРОТА ДОМИНИКАНСКОГО МОНАСТЫРЯ СВЯТОГО МАРКА

Тогда мы имеем полное право говорить о том, что кардинал де Медичи просто-напросто стырил с ворот монастыря рельефные изображения и переправил их в Иерусалим . Вот она, преемственность поколений на практике.