Сабж — это одновременно и цитата, и собственно наименование 60-й главы из категорически рекомендуемой книжки Марка Галесника «Пророков 48». Которая не только по-еврейски веселый роман, но и смешной альтернативный путеводитель частично по Стране, частично по Иерусалиму, а в целом — по закоулкам отдельно взятого экскурсоводческого сознания (и бессознания тоже).

Обратиться к этому несерьезному гайд-буку меня побудило самое что ни на есть серьезное понимание автором нашей «трамвайной» сверхзадачи:

«Может, плюнуть на все и объявить войну трамваю, разрушившему мирную жизнь древнего города? Поднять железнодорожное восстание, потребовать смещения чиновников-казнокрадов. Пусть строят квартиры и тротуары — в городе прогуляться негде. Народ за мной пойдет, причем в прямом смысле — проехать по Иерусалиму все равно можно только на осле».

Марк Галесник напоминает нам о самом главном транспортном средстве в Городе городов. Осел! Как много в этом звуке… Хотя библейских первоисточников, утверждающих доминанту ишака, не так уж и много; по копытам пересчитать можно. Самое главное из свидетельств, что Царь-Помазанник (сиречь Мошиах = Мессия = Христос) воспользуется именно этим животным, содержится в Книге малого пророка Захарии:

«Радуйся дщерь Сиона, ликуй дщерь Иерусалима: вот Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, он беден и восседает на осле, и на осленке, сыне ослиц» (Зах 9:9).

Возникает несколько вопросов к этому дословному переводу. Это что же, выходит, царский кортеж похож на поезд с двумя вагонами или он одной попой на двух седлах сразу грядет? И почему у осленка несколько мам? И с какой травы в более поздние времена взяли, что ослик Мессии должен быть белым? На последний вопрос ответить легко: в Книге Судей (5:10) подчеркивается, что всякие уважаемые люди, типа правителей Израиля, «ездят на ослицах белых».

Именно на пророчество Захарии и ссылаются евангелисты Матфей и Иоанн, рассказывая о въезде Иисуса в Иерусалим:

«Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их» (Мф 21:6–7).

«Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле. Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему» (Ин 12:14-16).

И пошло-поехало! Одна из самых распространенных икон — «Вход Господень в Иерусалим». На знаменитой смотровой площадке в южной части хребта Масличной горы постоянно околачивается пожилой араб с грустным белым осликом. Животное, ясное дело, пользуется бешеной популярностью, конвертируемой в бакшиш «на морковку». Некоторым особо фанатичным туристам за дополнительную мзду хозяин ишака доверительно сообщает, что его (араба, а не осла) зовут Абу-Иса, то есть «отец Иисуса». Догадайтесь теперь сами об имени ушастого сборщика бакшишей… В пригороде Бейт-Паги (Виффагия; восточный склон Масличной горы) в церквушке францисканского конвента демонстрируется камень-ослодром, сохранивший на себе следы фресок XII века, с коего, по местному преданию, и залез Спаситель на свой транспорт.

Не забудем и про то, что комбинированное священное животное Аль-Бурак, на котором пророк Мухаммед прибывает в Мечеть Отдаленную (то есть в Иерусалим, на Храмовую гору), явно имеет ослиных предков. Это подтверждается текстами хадисов:

«Ко мне привели Бурака. Это длинное белое животное, выше осла, ниже мула. Он перемещается туда, куда достигает его взор. Я ехал на нем, пока не достиг Байт-уль-Мукаддаса (Храма). Там я привязал его к кольцу, к которому привязывали своих животных все Пророки, а потом вошел в мечеть и совершил намаз…» (Хадис от Анаса ибн Малика).

В общем, мифологическая действительность нам показывает, что в столице Иудеи не забывают пророческого благословения, данного родоначальнику колена Иудина его папой Иаковом:

«Он привязывает к виноградной лозе осленка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей» (Быт 49:11).

А злые античные языки в лице, например, Апиона, рассказывали всякие гадости про то, что, дескать, культ осла — это вообще древний-предревний еврейский обычай. Читаем у Флавия:

«Они также лгут и выдумывают не соответствующие истине небылицы о нашем храме... Апион осмелился утверждать, что в этом святилище «евреи поместили ослиную голову, воздавали ей почести и удостаивали ее всяческого поклонения. Голова пропала тогда, — уверяет он, — когда Антиох Епифан разорял храм и обнаружил, что она сделана из чистого золота и стоит немалых денег» (Иосиф Флавий. «О древности еврейского народа. Против Апиона»).

Обвинение не лишено исторических оснований, правда имеющих отношение к другим обитателям нашего региона. Зачастую для не особо старательных историков все эти евреи-халдеи-сирийцы-хетты-финикийцы были на одно обрядовое лицо. Кроме того, наблюдалось постоянное взаимопроникновение местных обычаев в виде культурно-экономического сотрудничества. Ослик же в местных мифологиях действительно занимал свою священную нишу. Шумеро-аккадский бог освободительной войны Нинурта сын Энлиля (он же Ниниб, он же, возможно, и Тартак, упомянутый в Библии) изображался в виде осла. У финикийцев и угаритян вседержитель Ваал иногда сквозь свой напрочь бычачий вид весьма походил на осла. В хеттских представлениях о мироустройстве осел — символ активного плодородия. Ослу и Быку издревле были посвящены сказания о сексуальном соперничестве за право овладения Землей, что нашло отражение и в поздней византийской басне из сборника «Рассказ о четвероногих» (XV в.):

«Когда Осел услышал хвастовство Быка о том, что у него длинный и “обжигающий” член, он чуть брыкнулся, негромко заржал, издавая вонь, вбежал, встал на середине, выставил вперед свои уши и стал говорить Быку: “Ты лжешь, болтливый, и чрезмерно хвалишься. У меня крепкий член, подобный большой дубинке, длинный, крепкий, плотный, ноздреголовый, не только больше, чем твой, но и превосходящий все у четвероногих животных”».

В стихотворном сборнике «Краткое пособие по ближневосточному идолопоклонству», вдохновленный всеми этими межкультурными связями и их последствиями, я посвятил «ослиному богу» отдельный памфлет:

Тартак

Дагона с драгоном хотел срифмовать, но не так
Все так просто, особенно если Тартак
На соседний с авийским Нивхазом помост
Водрузился, и бронзовый с кисточкой хвост
Изначально на дальний орент сориентирован был.
Он, Тартак, проще простого: с одной головой и без крыл.
Глаза истукана, по просьбе самарских дур, —
Из малахита айлатского; смотрят на город Ур,
Да не халдейский — салемский, самый шалемский тут.
Все на севере знают, кого в метрополии ждут
На пустой горе на высоте семьсот и еще девятьсот локтей,
Где Энлильских, по милости Йево, детей,
Отменили во имя того, кто вообще без имен.
Вот и ждут одного, кто самый крутой на весь пантеон.
И знают, что он из рода самых железных рыб.
Но если бы рыбы еще и ходить бы могли б,
Он давно бы украсил собою морийский хребет,
А на вопросы лукавых теологов дал бы ответ
Прозрачный, Ашдоду подобный, течению вод.
Вот почему Тартак, асиро-авийский плод,
Как представитель всех кругоморских сел,
Транспортом выбран. Ибо он есть осел.
Худой и белый, без драконьих хвостов и без
Наворотов шумерских прочих. И хоть облез
Все равно с потрошеной рыбой притащит он крест.
А кто слово вымолвит, тот, конечно, и съест...

…Про ослов иерусалимских еще долго можно рассказывать. О чем сейчас не поведаю — читайте в «Пророков 48», там герой постоянно приводит одну ослиную историю за другой, да и сам по традиции без осла ни шагу.

Итак, мы подошли к еще одной причине, побудившей водрузить на сию «трамвайно-культурную» колонку в качестве капители книжку Галесника. В свое время мы вспоминали об иерусалимской «культурной версте», отрезке от Яффских ворот до бывшей железнодорожной станции, нашпигованном всякими культурно-историческими достопримечательностями. И было бы несправедливо не упомянуть об альтернативной подобной «версте», улице Невиим (Пророков). Чтобы понять ее крутизну и размах, вовсе не обязательно перечислять все приуличные «ништяки», достаточно «полюбоваться на слух» хотя бы некоторыми интригующими объектами: мамлюкская мечеть над гробницей пророка Укаши (не на самой улице, но рядышком), госпиталь германских дьяконесс, монастырь Сан-Жозеф, Вениаминовский приют русского Православного палестинского общества, домик художника-прерафаэлита Ханта, флигелек поэтессы Рахель, особняк Конрада Шика, пустырь кайзера Вильгельма II, эфиопские владения, больница Ротшильда и госпиталь итальянский…

В самом начале своей истории улица не имела определенного названия. Она была известна как «больничная» из-за множества находящихся поблизости христианских и еврейских больниц и как «улица консулов» из-за обилия иностранных консульств, расположивших тут свои офисы. А возникновение сей магистрали во второй половине XIX века явление отнюдь не спонтанное, ибо оно было продиктовано как исторической топографией Города, так и особой иерусалимской миссией, признаваемой повсеместно.

Улица Пророков строго параллельна древнейшей Яффской дороге, она является логическим продолжением т.н. Третьей Стены (северной границы Иерусалима иродианской эпохи) и соединяет две значимые для «иерусалимского смысла» точки. Первая, северная, — квартал Мусрара, бывшая арабская деревня XIX века на месте древних карьеров, знаменующих промзону Иерусалима времен Второго Храма. Вторая, южная, — Питха де-карта (по-арамейски «врата города»): это место, где по еврейской традиции все признанные пророки попадали в зону притяжения Иерусалима, место, откуда Помазанник должен начать путь свой к Храмовой горе. Именно последнее обстоятельство и вынудило первого британского комендант-губернатора Иерусалима Рональда Сторса официально назвать улицу в 1918 году именем всех пророков.

Про улицу Невиим, понятно, много писали. Для того, чтобы проникнуться мистическим и в то же время жестоко реальным очарованием улицы Пророков, имеет смысл познакомиться с лирическим романом Давида Шахара «Лето на улице Пророков», дважды переводившимся на русский язык.

А вот — «Пророков 48», весело-грустная книга, роман-анекдот, пособие по «неуныванию», как сказала бы рыжая героиня Дженни. А главный герой, случайно попавший в пророки и помазанники городской экскурсовод, ну где он может жить, как не на улице Пророков? В доме номер 48, на перекрестке с улицей Монбаз, ведущей к Русскому подворью, там, где улица Невиим, с западной стороны практически прямая и ровная, вдруг делает коленце и начинает спускаться в сторону Шхемских ворот под значительным углом.

Конечно, это не самое выдающееся здание на улице Пророков, но зато — вполне симпатичный представитель типичного колониального стиля. На первом этаже — мелкие магазинчики и йеменская фалафельная забегаловка, а на втором — адвокатские конторы. Между прочим, этот дом фигурирует и в романе Давида Шахара; здесь живет вымышленный персонаж судья Дан Гуткин, прототипом которого стал единственный еврей из семи членов Верховного суда Палестины в период британского мандата Гад Фрумкин (автор мемуаров «Путь иерусалимского судьи»). Так что сегодняшняя адвокатская контора Муграби — непроизвольная и подсознательная дань литературной традиции.

Но главная история, связанная с «Пророков 48», — впереди. Она начинается с IX века. Жил-был еврейский путешественник Эльдад ха-Дани, жизнеописание которого напоминает «Синдбада-морехода». Во время первого морского путешествия корабль, как водится, затонул у каких-то незнакомых берегов, а Эльдад с товарищем хоть и спаслись, но попали к людоедам. Товарища съели; Эльдада же захватили враги людоедов, племя огнепоклонников. Но вскоре путешественник был выкуплен неким купцом, назвавшимся евреем из колена Иссахара. И с этого момента жизнь Эльдада обрела новый смысл: он стал искать потерянные колена Израилевы. Себя он, например, причислил к колену Дана (отсюда и прозвище ха-Дани), а в своих путевых заметках рассказывает, как жил в разных странах в «настоящих» еврейских государствах. Цель сочинений была ясна — поднять национальный дух евреев диаспоры и вселить надежду на скорейшее Избавление и приход Помазанника.

Спустя тысячу с хвостиком лет имя Эльдад как подпольную кличку и именно в честь Эльдада ха-Дани берет знаменитый еврейский борец за национальную независимость времен британского мандата, непримиримый враг английской администрации, один из руководителей организации ЛЕХИ («Лохамей херут Исраэль», «Бойцы за свободу Израиля»), главный ее идеолог, д-р философии Исраэль Шайб (1910–1996). Для него и его товарищей Избавление и приход Помазанника были «делами рук самих утопающих». А дела эти, как знаем, отнюдь не

диетические и связаны с террором и грабежами. В 1944 году очень сердитые на Шайба английские власти организуют на него облаву. Убегая от полицейского наряда, Исраэль падает с третьего этажа… С многочисленными переломами его отправляют сначала в тюремную больницу на Русском подворье в Иерусалиме, а потом переводят в лагерь в Латруне. Там Шайб и меняет свою старую кличку Самбатион (мифическая еврейская река, соблюдающая субботу, за которой живут потерянные колена Израиля) на Эльдад. 7 июня 1946 года Эльдада отправляют под усиленным конвоем в клинику известного иерусалимского ортопеда д-ра Труя. Ну и где принимает больных этот ортопед? Правильно, на Пророков, 48!

Бойцы ЛЕХИ организовали дерзкий побег Эльдада прямо из клиники д-ра Труя. Подразделение боевиков ворвалось в дом и разоружило полицейских, охранявших вход. Сержант, приставленный к узнику, был ранен. На улице освобожденного Эльдада уже поджидал автомобиль…

А руководил операцией еще один легендарный «правый» боец — Яков Гранек (1923–1948), известный более под кличкой Дов, или Медведь-Блондин. Не исключено, что Квентин Тарантино в «Бесславных ублюдках» в качестве прототипа Донни Донновитца по кличке Жид-Медведь использовал именно образ Якова Гранека. Во всяком случае, Гранек был известен как один из самых бесстрашных и отчаянных подпольщиков. А после образования государства Израиль «бандит и террорист» Дов становится командиром батальона в Армии обороны Израиля и во время Войны за независимость командует рядом сногсшибательных военных операций. 26 декабря 1948 года во время атаки на Ауджа аль-Хафир, центральный пункт египетских укреплений в южном Негеве, капитан Дов погиб… Пройдут годы, и поэт Ури Цви Гринберг, сравнив Гранека с зелотом-сикарием (боевиком иной эпохи, времен войны с Римом в 66–73 гг.), напишет вот такие стихи:

Ури Цви Гринберг

Плач о сикарии, то есть о Дове, капитане армии Израиля

//Выходите и рыдайте, дщери Сиона, по сикарию,
По бандиту блестящему... Кого ненавидели братья,
Кому удалось добиться того, к чему он стремился,
Выходя на дорогу разбоя во имя свободы Израиля.
То есть, вот он — Дов-капитан, убитый на поле славы.

Был он столпом огня, который никак погасить
Не могли воды всех ненавистников.
И прошел огнем сквозь огонь где-то в южной деревне.
Это он, Дов, капитан армии Израиля.
И растаял, как сумерки, там. И ночь наступила.

Или железом расплавленным вытек в песок
И остыл… И в белую ткань его завернули.
И вот он герой Израиля в земле Израиля.
И заткнуты рты ненавистников… Тишина.

Выходите и рыдайте, дщери Сиона, по сикарию.
Разве не принято так? Ваши сестры когда-то
Дань отдали при жизни его: не сплетали ему венков.
Ваши сестры в прежние дни любили героев.
//
(перевод М. Короля)

Вот такая она, улица Пророков: от «радуйся, дщерь Сиона» до «рыдайте, дщери Сиона»…

Кстати, а осла в романе М. Галесника зовут Габриэль (как и главного героя «Лета на улице Пророков»). А значит, благая весть придет с этой улицы. На то и уповаем.