Камень третий


23.
Мне всегда представлялось запредельное — потустороннее — существование вознесенным и разложенным по таким ярусам, мосткам, островкам; я воображал его зримо подобным гнездовью, многоуровневым счастьем пребывания: вот как, например, попасть после смерти куда-нибудь на метафизический лофт, антресоли — в голубятню, где души — птицы: время от времени голубей там выпускают полетать, пополоскаться в синеве под заливистый свист, насладиться небом — и принимают их обратно, сыплют им зерно, пускают к поилке…

Почему-то кажется очевидным, что сложное и в то же время компактное устройство Иерусалима находится в отношении подобия со всем миром. Все библейские события — так или иначе послужившие моделями или просто невольно повторенные военными и человеческими отношениями исторических столкновений, драм и трагедий, — были вполне компактны и исчислимы, и, следовательно, поддавались полноценному анализу. Вообще, иначе и быть не могло. Модель всегда обозрима и доступна разумению, согласно требованию полномерного контроля исследователем. В течение последних тысячелетий почти нет столь авторитетных текстов, кроме Танаха, которые бы претендовали то, что все должны ему следовать. И для этого необходимо было объять именно то, что принципиально можно было обозреть, взять в руки, пережить. Танах с предельной строгостью обходится с аллегориями, символами, тропами. В нем содержится требование драша — буквального толкования текста. И это есть необходимое следствие компактности — доступности человеческим способностям — описываемого мира. Ибо все символическое и абстрактное, часто не менее важное и живое, находится за горизонтом, и это следующая ступень разумения.

Иначе и быть не могло. Оптимальный размер родины зависит от возможностей человеческого тела. В идеале родная страна — ты сам (для Адама Кадмона — он сам и есть Вселенная) или, если она крупнее, то должна быть доступна для немногодневного перехода. Лучше всего, если, ложась, головой покрываешь север, ногами юг, а раскинув руки, обнимаешь восток и запад родины, как Гулливер. Все библейские события происходили на территории отнюдь не огромной, и упоминаемые племена и земли были лишь кучками людей и небольшими владениями. А в самом грозном сражении вряд ли участвовало больше нескольких тысяч, а, может, только сотен людей, которые сегодня бесследно затерялись бы в толпе, выходящей со стадиона после футбольного матча. И, несмотря на это, погружаясь в библейские штудии, всегда ощущаешь вселенский масштаб событий.

Сакральность модели (в частности — карты) в том, что она в нашем собственном приближении, накладываемом человеческой природой, являет собой то, что видит Всевышний (при взгляде на пространство, на историю, на вопросы причинно-следственных связей — воздаяния и произвольности происходящего и т.д.). Таким образом, Танах — своего рода карта истории. Завоевание и освоение Северной Америки — разве оно не напоминает овладение еще одной обетованной землей? Танах — структура, с помощью которой можно было бы предсказывать поведение реального мира, включая пространство и человеческие отношения.
Израиль – кроме того, что без его упоминания не обходится ни одна сводка новостей, – так или иначе многими аспектами своего исторического, государственного, географического бытия проецируется на весь мир. И мир, пронизанный иудео-христианскими смыслами, волей-неволей вынужден соотносить свою эволюцию и свои реакции со своим библейским детством. В самом деле, как бы ни были упорны позитивистские наклонности современной цивилизации, библейский исток мира столь же важен для современности, как важно время формирования личности для ее взрослой жизни. Истоки личностных расстройств и формирования поведенческих реакций если где-то и кроютсяя, то в анамнезе библейского наследия. Отношения Эсава и Иакова, судьба Ишмаэля говорят нам о мотивационном устройстве взаимоотношений наследуемых им человеческих общностей едва ли не больше, чем все аналитические материалы современных исследований.

24.
Подобно тому как христианство стало провозвестником иудаизма во всем мире, так повсюду разнеслись его экзистенциальные смыслы и топонимика. Белоснежный Ферапонтов монастырь к северу от Вологды мне привиделся однажды исполненным в камне миражом Иерусалима. Топонимика Америки, библейские имена президентов и простых американцев и географические названия. Десяток ‘Jerusalem’s и ‘Jerico’s по всем Соединенным Штатам. Российский Новый Иерусалим со своей Голгофой, со своим Кедроном. Армения, чья история, полная изгнаний, войн и погромов, представляется рифмой к истории Святой Земли…

Иерусалим похож на росток гороха, поднявшегося выше неба, на разветвленную воздухоросль — вспомнить уютные шалаши на деревьях детства! — и вот такое птичье существование прекрасно и уютно — великолепен обзор — все кругом и далеко видно, при этом все твое — и нет никакой скученности, каждый его обитатель есть отдельная веточка небесного дерева.
Весь мир достижим в Иерусалиме. Иерусалим тоскует по раю, а рай тоскует по Иерусалиму.

25.
С заходом солнца долина Кедрона погружается в глубину.
К востоку от Гееннома тротуары и пешеходные дорожки вдоль стен Старого города исчезают, препятствуя случайному проникновению туриста. Но я настойчив, и у забранного колючей проволокой военного поста меня лаем встречает собака. В Геенне куча арабских детишек лазают по инжирным деревьям. Обалдуи постарше, завидев у меня фотоаппарат, кричат: «Пикча! Пикча! Алла! Алла!»

Теперь в Геенне довольно уютно. А раньше здесь, под стенами Иерусалима, стояли жертвенники Молоха, принимавшего жертвования, семи ступеней: курица, козленок, овца, теленок, корова, бык и человек. Язычники приносили туда своих первенцев и приводили скот. Одни говорят, что младенцев сжигали заживо, другие — что только проносили через огонь, и это было залогом того, что ребенок останется живым и невредимым и продолжит семя родителя. Как бы там ни было, пророк в этой долине жертвенники разгромил. С тех пор Геенном стал нехорошим местом— там на протяжении веков была городская свалка, где все время что-то горело, туда сбрасывали трупы павших животных. Христианские смыслы тоже не прибавили этому месту доброй славы. Сейчас здесь чистенько, но кое-где у склонов сохранились входы в карстовые разломы, в которых можно представить себя на пороге преисподней.

26.
Улица Керен Каемет ле-Исраэль пересекает весь склон, на котором расположена Рехавия. Свое название она получила благодаря тому, что у ее истока, на углу с улицей Короля Георга, находится похожее на форт здание Еврейского национального фонда (JNF — Jewish National Fund — Керен Каемет ле-Исраэль — ККЛ) — некоммерческой корпорации, основанной в Базеле в 1901 году Всемирной сионистской организацией.
Фонд ККЛ был создан для покупки земель в Палестине под еврейские поселения, деньги в него поступали из еврейских общин всего мира. Первые земли купили у богатых арабов, живших в Бейруте или Дамаске и владевших землями в Палестине, которые не приносили им дохода. Фонд начал сдавать земли в аренду на 50 лет под сельскохозяйственные поселения, и в 1909 году в долине Иордана возник первый кибуц.

ККЛ в основном удавалось купить необрабатывавшиеся, целинные земли —каменистые, песчаные, заросшие бурьяном. Начали осушать болота, сажать деревья: например, на территории Вейцмановского института, некогда сильно заболоченной, насаженная эвкалиптовая роща выкачала из почвы избыток грунтовых вод. За век с небольшим фонд посадил деревьев столько же, сколько было народу в лучшие времена в СССР, построил две сотни плотин и водохранилищ и создал более тысячи парков.
Историческая роль фонда в консолидации земель Израиля колоссальна: план ООН создания независимого государства Израиль 1947 года предусматривал выделение земель примерно в соответствии с принадлежностью их евреям, и, можно сказать, что Израиль обязан фонду той территорией, которую имеет.

Двадцать лет назад я обнаружил под Реховотом руины фермы и в них нашел исписанные химическим карандашом листки — письма к хозяину фермы из Англии, отправленные адресату в конце 1920-х. В ту пору я читал «Улисса» и в главе, где Блум, будучи рекламным агентом, внимательно изучает газетные объявления, наткнулся на вероятную причину возникновения этих писем, тесно связанную с деятельностью Керен Каемет ле-Исраэль. Одним из объявлений, опубликованных в газете 16 июня 1904 года и привлекших внимание Блума, было предложение палестинского товарищества плантаторов приобрести у турецкого правительства апельсиновые плантации и необъятные дынные бахчи к северу от Яффы. Или же всего за восемьдесят немецких марок можно было купить гектар необработанной земли, которую засадят маслинами, апельсинами, миндалем или лимонами. Плантаторы обязывались ежегодно высылать образцы урожая и поместить покупателя в список товарищества в качестве пожизненного владельца.
В то же время Агнон, впервые приехавший в Палестину в 1907 году, пишет, что подобные заочные аренды земель относились к форме надувательства. В любом деле, получившем широкое распространение, так или иначе появятся желающие поживиться на устойчивом спросе. Но именно так — деятельностью таких товариществ и Еврейского национального фонда – закладывалась основа будущего государства: земли Палестины покупались и возделывались, а не захватывались, как представляется многим левым во всем мире.

27.
Древний город любого любопытного туриста обращает в своего чичероне, и автор этих скромных строк тому свидетельство. Впервые я увидел Иерусалим на экране — не помню, что было раньше: кадры плачущих у Западной Стены израильских парашютистов, захвативших Старый город, или кадры приключенческого фильм с молодым Питером О’Тулом, где он с юными друзьями — мальчиком и девочкой — втайне от английских патрулей пробирается по крышам Старого города к некоей заветной цели. Но уже тогда мое внимание было поглощено этим городом, в котором есть камни, ради которых человечество способно изменить русло своей истории. И что для человека, читавшего в детстве книжки Астрид Линдгрен, может быть интересней города, в котором можно гулять по крышам?

Даже в условиях беспросветной осады восточный город не обходится без базара. Чтобы избавиться от него, не достаточно даже стереть сам город с лица земли. Центральный рынок Иерусалима находится на улице Махане Иегуда, на месте стоянки лагеря Иегуды. С улицы Бецаллель по ступеням вверх ныряешь в сгусток узких улочек. Дворики их полны детьми и пахнут свежевыстиранным бельем. Скоро погружаешься в базарный шум, в толчею посреди изобилия и дешевизны. Зеленый жгучий перец, который можно здесь купить, легко заменит урановый стержень в реакторе. Нарядная роскошь оливок — глянцевые, налитые и подвяленные, переложенные крохотными стручками перцев. Двое продавцов разбирают огромную корзину крупных маслин. Отбирают переспевшие и гнилые. Здесь же разводят поташ, в который вывалят оливки, чтобы устранить горечь. Антарктиды белых мягких сыров. Горы лущеных орехов и стройные ряды овощей. Сегодня день выступления Аббаса в ООН, и на базаре множество патрулей. По Махане Иегуда разумно выйти к Яффо. Это улица, на которой недавно запретили автомобильное движение и пустили трамвай. Позвякивание мягко стелящегося на новеньких рессорах трамвая. Гудение рельс. Хочется, как в детстве, приложить к ним ухо, всмотреться в марево над их нагретыми блестящими стальными линиями. За несколько верст услышать приближение вагона, — так легче ждать.

Прежде чем отправиться на северную оконечность Иерусалима, трамвай останавливается у Мамиллы. Жестяная Герника — три огромных разноцветных скульптуры, вылепленныех из листов жести, принимают драматичные позы, нечто среднее между «Лаокооном» и «Гражданами Кале». Я работал с жестью, делал водосток и кровлю, и знаю, какое это трудоемкое занятие. Жестяные тела динамически выступают на фоне Яффских ворот. Отчего-то эта скульптурная группа очень идет Иерусалиму. Наверное, потому, что это единственные скульптуры, которые доступны обозрению на фоне всей панорамы города. Тело — и вслед за ним скульптура, способная изобразить душу, — мистично. Символ скульптуры вообще сформулирован в работе Родена «Муза». «Муза» изображает изломанную, несколько даже химеричную женскую фигуру — отчасти недовоплощенную, отчасти искалеченную. Она стоит в Лондонском музее Виктории и Альберта, и к ее постаменту прикреплена надпись, цитата из Рильке: Never was the body so bent by his soul.

Инвалиды в колясках в Иерусалиме не попрошайничают, а покупают. Непривычно и отрадно москвичу их участие в уличной жизни наравне со всеми.

28.
Греки называли евреев атеистами, безбожниками, ибо не понимали, как можно отвергать главное достижение цивилизации — прекрасно разработанный пантеон богов: надо признать, поля мифологических силовых напряжений хорошо объясняют драматические мотивы человеческих взаимоотношений — см. хотя бы усилия Роберто Калассо, его «Брак Кадма и Гармонии».
Похоже, в современном мире достижения греческого политеизма успешно адаптировало классическое искусство — со всей аристотелевской силой поэтики, законами драмы и прочих канонов. Недаром так популярна религиозная коннотация в отношениях с искусством. Порой искусство с успехом заменяет отдельным индивидам религию. Вопрос только в широте метафизического горизонта.