История Голема много раз находила отражение в литературе, но ее женский вариант — это что-то совершенно новое. Мне кажется, в трагической истории Тельмы рассказано что-то очень важное о современной женщине, которая не может ни подчиняться, ни ждать, но стремится самостоятельно выстроить себя саму и свой мир — и даже создать из праха своего собственного мужчину. Сделает ли это ее счастливой?

Одним из аспектов «сионистской революции» было, как писал поэт Авраам Шлионский, «новое отношение к времени – освящение шести дней труда». Это вступило в конфликт с традицией, освящавшей лишь седьмой день. Попытку синтеза этих временных парадигм — старой и новой — осуществило новое направлении ортодоксии, возникшее в Израиле в ХХ веке, — национально-религиозное.

Я наконец узнала, что на самом деле означает это слово – «кенгуру».

Люди, выжившие в этом холодильнике, были горячими

Он, как Робинзон Крузо, мог сделать своими руками почти все — в том числе и правила кашрута

Возможно ли вообще написать еврейское фэнтези?

Почему этот Астафьев будет мне указывать, докуда мне можно заниматься русской литературой, а откуда уже нет?

Самара, - пояснил Амос Оз, – это такой город в Ираке.

Ты знаешь, сколько мы платим за свое обучение? Зачем же ты нам, Елена, подсовываешь такую лажу?

Выйдя из бомбоубежища, я продолжала разъяснять четырем студенткам эстетические взгляды Аристотеля.

В ивритской поэзии почти одновременно развиваются две противоположные тенденции: героизация и де-героизация доблестной смерти на поле боя. Израильтяне – сильные, смелые и красивые люди, которые терпеть не могут красивых слов о своей силе и смелости?

Религиозный миф о предсказанном пророками возвращении избранного народа в Обетованную землю хорошо известен. А вот противоположный ему миф о колониальном захвате известен гораздо меньше и понят гораздо хуже. Достоверный материал для рассуждений о мифологии дает художественная литература. Причем не только современная израильская литература, но и – неожиданным образом – литература, которую писали евреи в начале XX века в Европе.

Изящная арабка из Рамле, мать маленького сына, с которым она воркует на переменах по дорогому тонкому мобильному телефону. Синий шелковый хиджаб на ней сидит как влитой. Искренне старается вникнуть в стихи Бялика и Черниховского, а также в проблемы раннего сионизма и позднего структурализма.