Продолжая начатую тематику «мужчина и женщина» в рассказах талмудических мудрецов, я хочу предложить читателю «Букника» историю не столь романтичную как предыдущая, но не менее побуждающую к размышлению.

<table><tr><td width='50%'></td><td width='50%'></td></tr><tr><td valign=top>Берешит Рабба 75
Ханания бен Хакинай и р. Шимон бен Йохай пошли учить Тору у р. Акивы в Бней Браке и провели там тринадцать лет.
Р. Шимон бен Йохай посылал письма своему дому и знал, что в его доме.
Ханания бен Хакинай не слал писем своему дому и не знал, что в его доме.
Послала ему жена его, так сказав: Дочь твоя выросла, приезжай и выдай ее замуж.
Провидел р. Акива духом святости и сказал: Всякий, у кого есть взрослая дочь, пойдет и выдаст ее замуж!

Что сделал тот? Пошел и пришел к месту черпания воды. Услышал голоса черпальщиц что говорили: «Дочь Хакиная, дочь Хакиная! Наполни ведро твое и ступай себе!»

И шла она, и он шел за ней, пока она не вошла в дом. И не успел его дом увидеть его, как покинула ее душа ее.
А есть которые говорят, что вернулась.
</td><td valign=top>Ваикра Рабба 21:8
Ханания бен Хакинай и р. Шимон бен Йохай пошли учить Тору у р. Акивы в Бней Браке и провели там тринадцать лет.
Р. Шимон бен Иохай посылал письма своему дому и знал, что в его доме.
Ханания бен Хакинай не слал писем своему дому и не знал, что в его доме.
Послала ему жена его, так сказав: Дочь твоя выросла, приезжай и выдай ее замуж. И несмотря на это не пошел.
Провидел р. Акива духом святости и сказал: Всякий, у кого есть взрослая дочь, пойдет и выдаст ее замуж!
Понял он, что он слышал, попросил разрешения и ушел.
Шел он, и нужно было ему к дому, но обнаружилось, что он повернул в другой переулок. Пошел он и сел у водоема женщин. И услышал голоса дев, что говорили: «Дочь Хакиная, дочь Хакиная! Наполни ведро твое и подымайся себе!»
Что сделал? Шел за ней, пока она не вошла в дом его. Внезапно вошел вслед за ней, и не успела его жена увидеть его, как покинула ее душа ее.
Сказал Ханания бен Хакинай: Владыка мира! Бедняжка, такова ее награда за тринадцать лет! И тотчас вернулась к ней ее душа.
</td></tr>
</table>

Мы привели выше две версии одного рассказа – одна из мидраша Берешит Рабба (V век), а другая из мидраша Ваикра Рабба (VI век), и различия между ними демонстрируют бытование этого непростого рассказа в талмудической культуре.

Два героя нашего рассказа – ученики рабби Акивы, романтическая история которого была в центре нашего внимания в прошлый раз. Один из них – рабби Шимон бен Йохай, чрезвычайно известный танай II века, прославившийся своими многочисленными агадическими и галахическими сентенциями и своей непростой судьбой. В его жизни были преследования римскими властями, изгнание и сокрытие в пещерах, и эти злоключения послужили сюжетами для многих талмудических рассказов. В нашей же истории Бен Йохай в начале своей стези: он недавно женился и, оставив молодую жену вскоре после свадьбы, отправился в академию рабби Акивы – ведомый любовью к Торе, преодолев немалое расстояние от своего северного городка к южному Бней Браку (не путать с современным!), что на пути в Ашкелон.

Его современник Ханания бен Хакинай также был известным мудрецом, хоть и не столь прославленным, как его товарищ. Около десятка его сентенций сохранилось в талмудической литературе, и некоторые упоминания позволяют предположить в нем личность бескомпромиссную и максималистскую («Тот, кто посвящает свое сердце пустым занятиям, – заслуживает смерти!» [Авот 3:4]), склонную к мистицизму и углубленным штудиям. Нам ничего неизвестно о том, откуда был родом наш герой, но по-видимому, и он пришел в Бней Брак издалека, оставив дома молодую жену.

Оба героя проводят в доме своего учителя немало времени – 13 лет, что сравнимо со сроком разлуки между рабби Акивой и его возлюбленной из предыдущего рассказа. Романтическая героиня обречена на ожидание, потому что маскулинный рассказчик – как, видимо, и его герой – мечтает о женщине, готовой ждать всегда. Ожидание и есть, как правило, основное занятие героини, и в нем, несмотря на все элементы страдания, ее удовлетворение, в предвкушении того дня, когда любимый вернется. Рассказчик этого мидраша осознает, что его героини не столько влюбленные особы, обреченные на ожидание, сколько оставленные жены. Однако то, что здравомыслящим людям кажется положением брошенной женщины, на самом деле может быть высоким союзом между супругами, которые, и расставшись физически, продолжают быть вместе. Таков союз р. Шимона бар Йохая и его жены. Сказано о нем, что он слал письма дому и знал, что происходит в нем. Рассказчик намеренно использует двусмысленный язык. «Дом» – это не только дом, в коем живет мужчина, «дом» – это метафорическое наименование женщины, которая есть дом для мужчины, и без этого «дома» он, используя талмудический афоризм, и не человек вовсе. Это поэтическое восприятие женщины, ее роли и ее тела, очень мужское по своей природе, так что, быть может, права Шарлотта Фонроберт, утверждающая, что, превратив женщину в дом, талмудический мужчина аннексировал ее, как империалист территорию. В нашем же рассказе наименование женщины домом (арам. девайтайху – «та, которая дом его») создает поэтическую модель отношений между мужчиной и женщиной. Их переписка, а точнее, его письма создают эффект присутствия мужа в доме – женщина там не одинока.

Иначе обстоят дела у сына Хакиная. Он не шлет писем и дома своего, то есть женщины своей, не ведает. Здесь следует напомнить, что слово «знать» имеет нередко интимное значение. Первый мудрец далек от дома, но близок жене – их супружество истинно, а не формально. Второй далек, и более не желает «знать» свой дом, свою женщину, их супружество стало условным и нам неизвестно – почему.

Женщина Ханании инициирует попытку воссоединения семейства. Оказывается, у них есть дочь, которая только что «выросла», то есть достигла тринадцати лет. Зачатая незадолго до того, как отец ушел к Торе, теперь она вошла в возраст невесты. В том факте, что жена Ханании написала ему письмо, помимо тревоги за судьбу дочери, ощутимо, на мой взгляд, желание возвратить владельца дому, мужчину женщине, хрупкая женская мечта о том, что ушедший все-таки вернется. Рассказчик в версии Берешит Рабба ничего не говорит о реакции Ханании на послание жены, полагая, что это и так понятно, но в паралельной версии в Ваикра Рабба недвусмысленно: «…и несмотря на него (послание) не пошел он». Тогда не остается ничего другого, как выйти на сцену самому рабби Акиве, некогда тоже, кстати, обрекшему жену на годы ожидания, и тот провидит, что некоторые его студенты, увлекшись Торой, пренебрегают отцовскими обязанностями, и возвещает, что всякий из учащихся, у кого дочь на выданье, обязан освободиться от академических дел и отправиться домой с тем, чтобы выдать ее замуж. Создается впечатление, что «провиденье» рабби Акивы – это последняя мера, направленная на исторжение Ханании из дома учения. Так следует из версии Ваикра Рабба: «Понял он, что он слышал, попросил разрешения и ушел». Мир ученика замкнут меж двумя домами – домом учения и домом женщины. Его вежливо, но настойчиво изгоняют из дома учения, в коем ему было покойно, и теперь ему следует идти к дому, который он презрел.

Дом учения – это привычная среда обитания для ученика мудрецов, а дорога – место испытаний. Неуверенным шагом выходит сын Хакиная в путь к своему дому и своей женщине, но не приходит по назначению. Рассказчик в Ваикра Рабба добавляет: «Шел он, и нужно было ему к дому, но обнаружилось, что он повернул в другой переулок». Дорога не приводит героя к дому. Можно объяснить это попросту тем, что улицы города оказались перестроены и изменены. Можно увидеть в этой машинальной ошибке подтверждение его нежелания прийти в тот дом, в котором его нелюбимая женщина живет уже тринадцать лет.

Глубокая ирония рассказчика скрывается в выборе места, куда приходит по ошибке наш герой. Место это – родник (или водоем), обладает коннотациями, высокими и низкими. В этом месте герой классических еврейских нарративов встречает свою возлюбленную – вспомним Иакова и Рахель, Моисея и Ципору. Вместе с тем это очень женское место, туда женщины и девы приходят за водой для кухни, стирки и прочих женских работ. Оторванный от дома учения, ученик оказывается совсем не на своем месте – в месте женщин, в их ином, отличном от знакомого, мире. Неспособный прийти к одной своей женщине, он оказывается среди многих женщин, которые, следуя известному талмудическому афоризму, «народ, который сам по себе». Уже будучи отцом, он приходит к той декорации, где жениху следует встретить невесту. Он встречает у родника юную деву с ведром, но это его дочь. Никто из черпальщиц не узнает героя и не обращает на него внимания. Женщины называют девушку «дочь Хакиная», то есть по имени отца героя, а не по его имени. Город забыл Хананию, и девочка, которая растет в доме деда, ассоциируется с именем последнего, подобно сироте.

Неузнанный, Ханания идет вслед за дочерью домой. В этом есть ироническая двусмысленность. То ли Ханания забыл дорогу и полагает, что дочь приведет его к дому. То ли именно дочь стала для Ханании единственной причиной, ради которой ему следует вернуться домой, то есть к жене, которую он на самом деле оставил. Он идет незамеченный юной девой и входит в дом вслед за ней – без предупреждения. Завершение рассказа в Берешит Рабба жестоко – двусмысленность начала получает в нем радикальное развитие. Герой идет к дому-женщине, ведомый не столько желанием войти в дом, то есть к женщине, сколько приказом учителя и чувством отцовского долга. Поэтому он может вступить в дом лишь как в здание, а в ту самую минуту, как он войдет, женщины там уже не будет – душа ее оставит дом. Не выдержав трагической концовки, рассказчик добавит: «есть которые рассказывают этот рассказ иначе» – она пришла в себя. Сам рассказчик сухо отстранится: пусть читатель выберет, какой конец ему больше нравится. Иначе обстоят дела в версии Ваикра Рабба – потрясенный Ханания, преисполненный жалости к несчастной, раскается и вознесет молитву, и Милосердный, приняв его молитву, возвратит героине жизнь, и герои получат возможность начать сначала. Доброе завершение притупляет критическое жало рассказа, но не лишает его силы.

Наш автор, взяв все компоненты романтического рассказа – разлуку, ожидание, верность – создает сюжет, лишенный благости, суровую семейную драму. Талмудический рассказчик всматривается в непростой мир отношений между мужчиной и женщиной, и ткань литературного повествования отображает его раздумья. Он старается не быть апологетичным по отношению к героям, но вместе с тем избегает давать им оценку.

Идеальный любовный треугольник талмудического рассказа, о котором мы говорили, обсуждая историю о женитьбе рабби Акивы – он любит ее, но также и Тору, а она любит и его, и Тору – не подразумевается в данном сюжете. Рассказчик повествует об обычной женщине, и, увы, об обычном мужчине. Женщине нужно, чтобы муж знал, что происходит в доме, во всех смыслах этих многозначных слов, и тогда разлука переносима. У этого рассказа вполне угадываемый адресат – молодой ученый, который, увлекшись Торой, способен забыть о женщине, о доме. Великой ценностью представляют ему те отношения, которые Шимон бен Йохай сумел создать со своим домом, и, нисколько не стараясь прикрыть или оправдать Хананию, приводят его рассказ – как пример поведения, чреватого непоправимыми последствиями.