В начале сентября в издательстве АСТ выходит роман Сергея Ю. Кузнецова "Живые и взрослые".
Мир в романе «Живые и взрослые» не делится на богатых и бедных или на белых и красных — здесь есть только живые и мертвые. Между живыми и мертвыми проведена Граница и налажены деловые отношения. У мертвых есть современные технологии и красивая одежда, у живых — любовь и дружба. У живых — течет время, у мертвых — его нет. Зато и там и там есть любопытные школьники…
"Букник" публикует главу из романа – воспоминания бабушки одного из главных героев, мальчика Левы.
Интермедия. Цветущий кизил
Но нет — все спят. Одна только Роза Борисовна не спит. Смотрит в темноту, слушает ночь.
Ночь совсем не изменилась за семьдесят лет. Все как в детстве: перевернешь подушку холодной стороной вверх, лежишь, слушаешь, как тикают в тишине часы, смотришь, как светит сквозь занавеску луна.
Какая луна была в Майбаде! — вспоминает Роза Борисовна. — Круглая, огромная, волшебная. Словно космический корабль, плыла она над пустыней, лишь иногда отражаясь в мелкой воде арыка. Когда они с Марком и маленькой Сонечкой приехали в Майбад, она сразу полюбила этот арык. Кругом шум, крики, жара, все на нервах, женщины рыдают, мужчины кричат, дети плачут — и только вода неспешно течет меж двух обсаженных деревьями берегов. Роза сразу решила – как-нибудь обязательно надо прийти сюда, сесть, посмотреть на воду, подумать, помечтать…
Два года прожили они в Майбаде – но, честно говоря, было не до посиделок: дай бог Сонечку прокормить, хорошо еще у Марика был нормальный паек, все-таки главный инженер секретного завода, не кто-нибудь! Но, конечно, Роза все равно старалась где-нибудь подработать — жалко только, работы для нее не было: хлопок собирать она не умела, а мертвые языки — кому они были нужны? Особенно если на дворе война и все мертвое вызывает ненависть и страх.
Не то что теперь! Вот, каждый день, когда Роза Борисовна выходит погулять, она видит школьников, возвращающихся домой, — и у каждого хоть какая-нибудь мертвая вещь: то портфель, то джинсы, то куртка. Хотя бы многоэтиленовый пакет с рисунком, рекламой тех же джинсов или, того хуже, сигарет. «Мальбрук», «Верблюд»… только после войны она такие и увидела: солдаты привозили в качестве трофеев, продавали на рынках. Но это уже было, когда из Майбада домой вернулись. Слава богу, дом уцелел, не то что у соседки, тети Поли!
Они такие счастливые, эти дети. Когда Сонечке было столько же, сколько Леве, страна все еще залечивала раны, с едой, конечно, получше стало, но свои платья она Сонечке перешивала, считай, до самого выпускного. Трудная была у них жизнь, это правда. Но, наверное, тоже счастливая.
Потому что они всегда были вместе: она, Марик и Сонечка.
Роза Борисовна хорошо помнит тот день, когда она принесла домой маленькую Сонечку. Был праздник, двадцать лет Проведению Границ. Весь город был в синих знаменах, люди несли огромные букеты цветов, пели песни, смеялись. Казалось — вот, за двадцать лет удалось построить новую, прекрасную жизнь!
Никто ведь не знал, что через четыре года — война. Вот все и радовались, веселились. Праздничные шествия, цветы, знамена — и Розе казалось, что это немножко в ее честь, в честь новорожденной Сонечки. И соседка, тетя Поля, так и сказала: прекрасно, что Сонечка родилась в такой день, мы ведь как раз для этого и Проводили Границу, чтобы живые дети рождались и были счастливы!
Тетя Поля была заслуженный пограничник, до Проведения лет десять провела в подполье. Левушка, когда был маленький, все читал книжки о Проведении Границ и не в одной, так в другой обязательно была такая вот Полечка: молодая, задорная, смелая. Роза всегда Леве про нее рассказывала, когда он приставал: бабушка, расскажи, как было до Проведения Границ, ты же помнишь!
Но Роза – ни в какую. Она лучше про тетю Полю расскажет, чужие истории пересказывать проще. А сама она – что вспомнит? Когда Границы провели, ей было как Левушке сейчас, совсем девчонка. Она и позабыла все, что было до того, — словно у нее самой провели внутри Границу и отсекли все, что по ту сторону. Или она сама эту границу провела, кто знает?
Нет, конечно, кое-что Роза Борисовна помнит: улыбающуюся маму в строгом платье, серьезное папино лицо в ореоле иссиня-черной бороды, серебряный подсвечник с пятью свечами, книжку Дюмаса о приключениях мушкетеров, свежую, только что переведенную…
Но что об этом рассказывать? Дюмаса Левушка и сам читал.
А теперь, гляди-ка, мальчик вырос, другие вопросы пошли, не чета детским. Совсем уже взрослые вопросы, если говорить начисто. Вот, сегодня пришел из школы, спрашивает:
- Скажи, бабушка, ты вот часто дедушку Марика вспоминаешь?
Тут, конечно, ответила, чего ж не ответить:
- Часто, Левушка, часто. Мы ведь, почитай, полжизни вместе прожили, тридцать с лишним лет были вместе. Часто я его вспоминаю, хотя вот уже давно его нет с нами.
Левушка помолчал, а потом снова спрашивает:
- А как ты думаешь, дедушка Марик стал хорошим мертвым?
- Конечно, хорошим, — ответила Роза Борисовна, — как же иначе? Разумеется, хорошим.
Левушка замялся, чувствуется — хочет еще спросить, но не решается. Роза Борисовна ему улыбнулась, вихор пригладила, посмотрела выжидающе — давай уж, спрашивай, чего там.
- А почему? Почему ты так думаешь? Ведь никто не знает — отчего это зависит: хорошим мертвым человек становится или плохим?
Ну, Роза Борисовна, конечно, стала объяснять про то, каким человеком был Марик, как он любил Сонечку, как ненавидел мертвых, как допоздна работал на секретном заводе, всю жизнь: и здесь, в столице, и в Майбаде, куда они в эвакуацию поехали. Как же такой человек может стать плохим мертвым, посуди сам?
Левушка кивнул, ответил: да, в самом деле, конечно, бабушка, – и ушел читать книжку или решать свои задачки, но Роза Борисовна чувствовала: не то она сказала, не то! Будто мало она слышала историй о людях, которые при жизни были ну чисто ангелы, а потом становились злее самых злых мертвяков. Нет, не про завод надо было рассказывать, не про Сонечку!
Уже вечером пришла она в детскую, Левушка сразу одеяло до носа натянул – будто бабушка не догадывается, что у него там книжка и фонарик спрятаны! Улыбнулась только, присела на край кровати, заговорила шепотом, чтобы Шуру не разбудить:
- Знаешь, Левушка, я тебе неверно днем сказала… про Марика. Я почему говорю, что все у него хорошо? Я ведь рядом с ним была, когда он уходил, за руку держала, в глаза смотрела. И, знаешь, взгляд у него был спокойный-спокойный, ясный такой, чистый. Улыбнулся он мне, сказал: «Ну, что ты, не плачь, может, еще свидимся!» — и ушел. Понимаешь, Левушка, когда человек так уходит — все у него будет хорошо, это и в книгах во всех написано, и старики так говорили.
Правильно она сделала, что все рассказала. Взрослый уже мальчик, пора понимать, как оно все устроено.
А сама-то ты понимаешь, как все устроено? — спрашивает себя Роза Борисовна, лежа без сна на холодной подушке, глядя на круг луны по ту сторону занавески, слушая тиканье часов в ночной тишине. Спрашивает — и сама себе отвечает: конечно, понимаю. Столько лет прожить — и главного не понять? Дура бы я была, если б ничего не понимала. Вот поэтому старикам уходить легче — жизнь позади, все повидали, всему научились. Это молодые уходят с криками, проклятиями, жалобами. Почему я? Почему сейчас? Злыми уходят — и злыми становятся. Пусть даже всю жизнь прожили как надо, хорошими людьми — ничего им не поможет. Старикам легче — неслучайно, наверное, среди злых мертвых стариков почти нет.
Жалко, что в школе не учат самому главному: как уходить, когда придет время. Говорят, как я сегодня Левушке днем сказала: главное, мол, быть хорошим человеком. Откуда они это взяли? Почему-то когда читать учат или уравнения решать, никто не говорит: чтобы решать уравнения правильно, главное быть хорошим человеком. А уйти правильно — не уравнение решить, не букварь прочесть, задачка-то посложней будет, главная, почитай, задачка. Хорошему человеку, конечно, с ней справиться легче, чем плохому, это тоже верно. Но все равно: у необученного, несведущего, несмышленого — почти нет шансов. Все равно, что «Мир и войну» читать, не зная азбуки.
Не учат в школах самому главному, не учат. А я-то откуда знаю? Меня-то — кто научил? Ну, конечно, я видела, как Марик уходил, это правда, я всегда у него училась, недаром он и старше меня был на пять лет. Но я ведь и раньше, еще в Майбаде, все про это поняла. Как же я об этом-то забыла?
Завод уже готовился к возвращению в столицу, Марик сутками пропадал то на вокзале, то в цехах, следил, чтобы все сделали как надо, нервничал, дергался. Слава богу, Сонечка уже ходила в школу, и Роза могла спокойно собраться и попрощаться с подругами. Впрочем, какое там спокойно: до самого последнего момента никто даже не знал, когда эшелон! Марик предупредил: скажут буквально за час, так что — будь готова, я мальчишку с завода пришлю, а ты хватай Соню, бери вещи — и на вокзал!
Вот Роза и сидела, ждала — когда прибежит мальчишка, даст команду, скажет «пора!»
Мысли бились в ее голове, словно бабочки у стекла керосиновой лампы: хотелось скорей домой, и жалко было покидать Майбад, расставаться с новыми друзьями, и страшно забыть что-нибудь важное, страшно, что там, куда они поедут, будет только хуже, ведь война все еще продолжается, и Роза боялась за Марика и за Сонечку, и этот страх, это прощальное ожидание сводило ее с ума.
Но однажды утром на обратном пути из школы Роза вдруг свернула не к дому, а туда, где начиналась пустыня, где тек арык, так запомнившийся ей в первые дни в Майбаде. Солнце уже начинало припекать, и Роза с облегчением спряталась в густую тень джиды и шелковицы, росших по берегам. Тут она и села, у самой кромки.
Желтый круг солнца отражался в спокойной воде. Пахло мятой, еще какими-то местными травами, Роза не знала их названий. Из растений она научилась разбираться только в съедобных – та же джида с шелковицей, да еще кизил.
Сидя на берегу арыка, Роза вдруг вспомнила, как ее первой весной в Майбаде соседка позвала полюбоваться цветущим кизилом.
Роза удивилась — кизил цвел по всему городу, издали похожий на огромную мимозу, он только вблизи показывал свои четырехлепестковые соцветья, ничем, кроме цвета, не напоминавшие цыплячье-желтые бархатистые шарики первых весенних букетов. Еще вчера никому и в голову не приходило на него любоваться — но соседка, Джамиля Мусатовна, так уговаривала — это обязательно нужно увидеть, и Вам, и Сонечке! — что Роза подхватила девочку и пошла следом за соседкой в городской сад, где уже толпились местные жители в неизменных халатах и тюбетейках.
Было душно и многолюдно, Роза боялась, что Сонечка испугается, но вдруг толпа вынесла ее прямо к цветущему кусту — Роза увидела его, все поняла и замерла, очарованная.
В отличие от своих желтых собратьев, этот куст был усыпан сверкающими белыми цветами — словно весенняя вишня или яблоня, но еще прекрасней. Роза стояла, сжатая толпой, и не могла отвести глаз от сияющих вспышек белого света, окружавших худенький ствол, словно снежки, на мгновение замершие в воздухе.
А потом она услышала голос акына — и акын пел о том, что он пришел с самого края света, из легких ветра, из той земли, где неизвестны слова. И там, в этой дальней северной земле, что древнее самой черной тьмы, там горит негасимый Кизилов Свет, и всякий, кто увидит его, становится мал и слаб, словно ребенок, невинен и безгрешен, словно ребенок, прекрасен и беззащитен, как новорожденный младенец. Кизилов Свет, пел акын, это свет рождения и ухода, смотрите на него, смотрите на цветущее дерево здесь, на холме, но помните — это всего лишь отблеск Кизилова Света, что сияет в далекой северной земле.
И вот, сидя на берегу арыка и вспоминая песню акына, Роза вдруг как живого увидела своего деда, о котором не думала уже много-много лет, возможно, с самого Проведения Границ. Глядя на отражение солнца в спокойной воде, она вспомнила, что дед говорил ей, совсем еще маленькой девочке:
- Розонька, золотце, не бойся, когда придет время уходить. Просто помни: там, куда ты пойдешь, растет прекрасное дерево Сеф, у него двадцать две ветви и десять белых круглых цветов. Ясный свет исходит от него днем и ночью, хотя там нет ни ночи, ни дня. Доверься этому свету и ничего не бойся, когда придет пора уходить.
Розе пора было уезжать из Майбада — и нужно было довериться тому, что происходило. Она вдруг успокоилась, улыбнулась на прощание яркому солнечному отражению в тихой воде и пошла домой. На сердце было легко и радостно.
Цветущий кизил, думает Роза Борисовна, переворачивая подушку, цветущий кизил. Прекрасное дерево с белыми цветами, источающими чистый, ясный свет. Глаза уходящего Марика — да, в них был отблеск того самого света, его отражение. Конечно, она уверена, что у Марика все теперь хорошо — и у нее тоже будет хорошо. Надо просто не бояться и ждать, когда Марик пришлет к ней гонца, и тот даст команду, скажет «пора».
Надо рассказать Левушке про цветущий кизил, думает Роза Борисовна, может, он сейчас и не поймет, но вспомнит, когда придет время.
