Памяти Захара Рохлина
После несколько затянувшегося перерыва настало время нового рассказа, коим я хочу открыть серию рассказов, взятых из 11-й главы палестинского мидраша Псикта де рав Кагана (VI век), объединенных не столько темой, сколько личностью главного героя – рабби Эльазара, сына рабби Шимона бар Йохая. Герой, на мой взгляд, заслуживает внимания и как мудрец на фоне других мудрецов Талмуда, и как персонаж занимательных сюжетов. В этом рассказе, правда, он появится лишь мельком, и большая часть сюжета развернется уже после его смерти, однако его незримое присутствие окажет влияние на живых героев.
Выбирая эти тексты, я выплачиваю долг ученику и другу, который некогда просил выбрать для совместного изучения текст, в коем были бы женщины, мудрецы, вино, еда и интересные мысли. Я ответил, что все это, включая дилеммы выбора жизненного пути, ответственности за проступок и ожидания смерти, имеется в цикле рассказов о рабби Эльазаре из Псикты, и когда я найду время, мы прочтем с ним весь цикл. Ученик вскоре вернулся из Земли обетованной в Россию, а оттуда выпал ему путь в миры, из коих нет возврата, и так мне и не удалось исполнить обещанное. С тех пор никто больше именно этих рассказов с меня не взыскивал.
Псикта де рав Кагана, 11
Когда рабби Лазар, сын рабби Шимона бар Йохая, входил в дом учения, лицо Рабби темнело.
И тогда говорил ему его отец: Видишь, это лев, сын льва, а ты – лев, сын лиса.
Когда тот умер, послал к его жене предложение.
Та в ответном послании сказала: Сосуд, коим пользовались для святого, используется ли для профанного?
Сказал ей: А что он такого сделал, чего я бы не сделал, как он?
Сказала ему: Когда он изучал Тору, сколько полагается, и шел отойти ко сну, то говорил: Страдания Израиля, придите ко мне! И они к нему приходили. А когда приходило время приступить к изучению Торы, то говорил: Каждый из вас пусть вернется в свое место! И они уходили.
Сказал: И я так сделаю!
Позвал их. И пришли. Просил их уйти. И не ушли они.
И потому говорят, что тринадцать лет страдал зубной болью Рабби.
Послала ему послание и так сказала:
Слышала я, что в святости восходят, но не нисходят.
Герои нашего рассказа – два таная 5-го поколения (II век), оба – личности незаурядные. Первый, уже известный нам и вообще наиболее известный мудрец, называемый просто Рабби, он же Иегуда Га-Наси, или Патриарх, глава палестинских мудрецов в своем поколении и утвержденный Римом главный еврейский чиновник Страны Израиля, ответственный между прочим за взимание и распределение налогов. Рабби – сын рабана Шимона бен Гамлиэля, потомок Гилеля Старшего в седьмом поколении. Получив титул патриарха по наследству от своего отца, он возвеличил и укрепил статус этого титула, сплотив вокруг себя многих ведущих мудрецов поколения. Нелишним будет заметить, что создание класса мудрецов, близких ко двору Патриарха, привело к возникновению оппозиционеров и аутсайдеров. Патриарх был чрезвычайно богат, влиятелен и учен. Ученость его нашла выражение в грандиозном проекте: собрав воедино учение ведущих мудрецов предыдущего поколения, он составил первичный корпус Мишны. Рожденный в Бейт-Шеарим, в Нижней Галилее, он значительную часть жизни прожил в Ципори, но похоронен в Бейт-Шеарим, где по сей день можно видеть усыпальницу их рода.
Эльазар, сын рабби Шимона бар Йохая, едва ли не самого популярного и радикального мудреца из 4-го поколения танаев, унаследовал от отца, коего лишился в достаточно юном возрасте, лишь имя. Несмотря на отдельные упоминания о юных годах Эльазара в доме учения, создается впечатление (которое подтвердится при прочтении иных рассказов из Псикты), что молодость свою этот обладающий огромной физической силой человек употребил в основном не на ученые штудии, а, в частности, искал свое место в иерархии римских властей несмотря на то, что был сыном противника Римской империи, вынужденного уйти в изгнание вследствие конфронтации с властями. Житель деревни Мерон, он много странствовал по стране и, видимо, время от времени оказывался в тех домах учения (в Циппори? в Бейт-Шеарим?), в коих пребывал и Рабби, бывший, очевидно, моложе рабби Эльазара. Как следует из недвусмысленного замечания рассказчика, появление богатыря и бахвала в доме учения вызывало явную подавленность у многообещающего отпрыска рода Гилеля. Отчего же?
Юный Иегуда, по всей видимости, воспринимает Эльазара как соперника. Интеллектуальная среда нередко тождественна в системе межчеловеческих отношений арене или палестре – мужчины там соревнуются друг с другом и соревнование легко принимает черты соперничества. (О подобии маскулинных забав и интеллектуальных споров мы уже говорили.) Сама возможность соперничества и вражды в цеху ученых нередко подвергалась осуждению. Наверное, и юный Иегуда был обескуражен силой чувств, пробуждаемой соперником, но ничего не мог с собой поделать, и негативные эти чувства отражались на его лице всякий раз, когда соперник входил в дом. Из слов утешения, которые отец говорит сыну, надо заключить, что соперник будущего Рабби был более удачлив в своем волокитстве за Торой. Рабан Шимон бен Гамлиэль был патриархом в сложный период, последовавший за восстанием Бар-Кохбы и гонениями Адриана. Мы мало что знаем о его деятельности, но для того, чтобы сохранить свой статус в столь сложный период, он наверняка должен был обладать дипломатическими способностями и хитростью упомянутого им лиса. В среде мудрецов у него было немало противников, и двое из них – рабби Меир и рабби Натан – пытались сместить его с поста главы мудрецов, но безуспешно. Рабан Шимон бен Гамлиэль объясняет своему сыну превосходство рабби Эльазара в Торе тем, что тот обладает лучшей наследственностью – его отец был великим человеком, львом. Себя он оценивает несколько ниже, но вместе с тем намекает, что, не будучи равным покойному р. Шимону бар Йохаю, он обладает иными качествами, быть может, не менее ценными. Так, лис может быть удачливее льва. Сыновья же двух мудрецов оба львы, оба велики в Торе. Лисья подоплека в характере рабби Иегуды, намекает отец, делает его менее блестящим и популярным, чем его оппонент, но облекает его властью. Но утешение отца, каким бы искренним оно ни было, лишь укрепляет постылую ситуацию соперничества, в коем нет равенства и лучшим все-таки является иной.
Смерть вмешивается в ход сюжета, и, казалось бы, история соперничества двух мудрецов в доме учения заканчивается: умерший не может более учить Тору. Но нет, соперничество не ограничивается Торой. Рабби Эльазар умирает, оставив после себя вдову, а Рабби уже к тому времени вдов и ищет себе вторую жену. Почему он хочет жениться на вдове соперника? Только ли потому, что она привлекательна и, следует полагать, хорошего рода? Или эхо былого соперничества заставляет героя искать ее руки? Рассказчик не помогает нам выйти из этих сомнений, и соперничество вокруг обладания Торой, оборванное смертью, преобразуется в новую форму. В ответ на формальное предложение замужества вдова отвечает стилизованным посланием на мишнаитском иврите, выделяющемся на фоне арамейского текста рассказа. Форма послания напоминает вопрос, открывающий талмудическую дискуссию, но вопрос мнимый, то есть риторический, ответ на него – в самой формулировке вопроса. Вопрос, казалось бы, отталкивается от галахических реалий: жертвенное животное или зерно, предназначенное к сакральному использованию, не подлежит использованию профанному – из него уже не приготовить еды для свадебной пирушки. Так женщина, предназначенная для того, чтобы быть подругой рабби Эльазара (феминисты в наших рядах непременно скажут, что формулировка эта выдержана в духе андроцентричной культуры, и будут правы, что не помешает нам насладиться ею), не может стать супругой его оппонента. Так, во втором акте нашего драматического соперничества женщина в еще более радикальной форме повторяет заключение отца героя: ему не возобладать над соперником, даже когда тот уже мертв.
Ситуация, в которой оказывается Рабби, выводит его из состояния столь подобающего мудрецу равновесия, и годами накопленная фрустрация заставляет его, забыв о почестях и власти, возопить на простом арамейском языке, вопрошая, чем же соперник лучше его. Явным образом, Рабби полагает, что в изучении Торы он успел уже превзойти покойного. Да и вообще это не та область, в коей женщина, даже столь мудрая и остроязычная, как вдова соперника, компетентна судить. В чем же настолько предпочтительней умерший, что брак с живым она сравнивает с профанацией священного! И та отвечает, и из ее ответа следует, что многие годы ее муж вел жизнь тайного аскета, призывая на себя страдания Израиля и тем самым облегчая страдания современников. Впоследствии, ознакомившись с несколькими необычными особенностями деятельности рабби Эльазара, мы поймем, почему на каком-то этапе своей жизни он становится аскетом и избирает путь страдания. Страдает он в те моменты, когда скрыт от взоров сограждан. Поутру же он возвращается к своей обычной стезе – к Торе. Чарующий, хотя и не лишенный жестокости, образ аскетического служения захватывает Рабби, и он с готовностью спешит подражать сопернику. Но его выбор продиктован не осознанным намерением принять на себя страдания, а соперничеством – в самом решении принять страдание содержится расчет. И мудрец наказан за суетный компонент своего решения, и добровольно принятое страдание становится его персональным страданием – зубной болью, не оставлявшей его 13 лет. В этом наш рассказ накладывается на другой, прочитанный нами ранее, - там тоже речь идет о 13 годах зубной боли Рабби, но причина страдания и способ его разрешения там иные. Видимо, более поздние рассказчики старались найти рациональное объяснение страданиям праведного мудреца.
Так Рабби не удается получить женщину соперника, слова которой завершают рассказ – вновь в форме хорошо стилизованного под мишнаитский параграф предложения: В святости восходят, но не нисходят. Вдова сравнивает жизнь женщины с неким процессом посвящения, ведь не случайно и сам обряд венчания на иврите называется кидушин, «посвящение». Согласно логике посвящения, не только то, что было посвящено, не может стать уделом профанного, но и в святости есть градации, и то, что было посвящено в жертву Всевышнему, не может стать мирной жертвой, от коей вкушают паломники. Так, единожды обручившись (на иврите: мекудешет, «освятившись») с рабби Эльазаром – львом, сыном льва, она не может стать женой Рабби – львом, сыном лиса, хотя сакральный элемент его новообретенного аскетического опыта нельзя отрицать. За время, прошедшее от первого до второго послания вдовы, Рабби, в ее глазах, перешел из категории профанного в категорию сакрального, но остался на низких ступенях последнего. Жестокость женщины, отвергающей столь уважаемого талмудическим рассказчиком героя и отпускающей в его адрес хорошо сформулированные иронические замечания, беспримерна в талмудической литературе. Рассказчик, не апологетичный по отношению к героям, представляет Рабби, терзаемого чувствами соперничества, предосудительными сами по себе, и выбирающего стезю аскетизма, руководствуясь сторонними побуждениями. Героиня, будучи женщиной, чужда миру мудрецов, и потому слова укоризны и оценки в ее устах приобретают добавочную силу. В рамках коллизии рассказа герои обрели понимание своей сущности, и каждый из них ушел своим путем. Тень большого человека прошла через рассказ, оставив след в жизнях героев, но его самого мы не увидели в рассказе. Дождемся этой встречи в следующем рассказе.
