История об ашкелонском язычнике и мудрецах из Иерусалимского Талмуда, которую мы обсудим сегодня, при поверхностном прочтении может показаться наивной и назидательной. И как таковая она вошла в обиход тружеников еврейского просвещения и была адаптирована в детский рассказ, который может быть обнаружен даже в русском Интернете, и с этим приходится мириться. Но и те, кто не прибегал к популярным пересказам, не обратили должного внимания на его содержательное богатство. Возможно, по той причине, что оригинальная версия этого рассказа, сохранившаяся в Иерусалимском Талмуде, не пользовалась вниманием, а ей была предпочтена вторичная версия Вавилонского Талмуда, в коей содержательные нюансы прототипа нивелированы в угоду назидательной тенденции, а противоположности слиты в гармоническое целое. Теперь мы с вами, о любознательный читатель, прочитаем этот рассказ в его древней версии глазами современного читателя и постараемся понять его урок. Урок, который касается добродетели вполне универсальной, но нелегкой – заповеди родительского почитания, и не только ее.
Почитание родителей оговорено уже библейским императивом в 10 заповедях и, казалось бы, не требует добавочной детализации, но, тем не менее, танаи, обсуждая мишнаитский принцип «Все заповеди сына на отце… И все заповеди отца на сыне…» (Кидушин 1:7), считают нужным перечислить, что же все-таки принято делать сыну, дабы оказать почтение отцу: «Что за “все заповеди сына на отце”? Кормит, поит, одевает и укрывает, выводит и приводит, умывает его лицо, руки и ноги» (Тосефта Кидушин 1:7). Этот перечень сводит обязанности сына по отношению к отцу к простому уходу, к тому, что раб делает господину. А если некто, дав волю чувству, окажет более весомые знаки почитания?
Амораи, мудрецы Талмуда, склонные к установлению пределов и прочерчиванию границ с легким недоумением обращается к заповеди почитания родителей, форму и объем которого трудно определить. В Иерусалимском Талмуде (Кидушин 1:7, 61б), при обсуждении вышеупомянутого фрагмента Мишны, задают вопрос: «До каких пор почтение отца и матери?», на который дается вполне риторический ответ: «Ответил: У меня вы спрашиваете? Спросите у Демы, сына Нетины!». Рассказчик не имеет в виду реальную возможность спросить нечто у Демы, так как герой этот жил в древности, в храмовую эпоху, лет за триста до создания Иерусалимского Талмуда. Предлагается же поразмыслить о пределах почитания родителей на основании историй, рассказанных о Деме. Историй будет три: хвалебная, критическая и гармонизирующая.
1
Дема, сын Нетины, был главой городского совета.
Однажды его мать била его по щекам в присутствии всего совета.
И выпала сандалия из ее руки.
И спешно подобрал ее и дал ей, чтобы она не огорчалась.
Отсюда мы узнаем, что наш герой был человеком достаточно почтенным и горожане возвели его в главы городского совета. Мать героя, по-видимому, не заметила того, что отпрыск повзрослел, или же не прониклась уважением к его статусу. Разгневавшись за что-то на сына, она публично отвешивает ему оплеухи и, войдя в раж, роняет используемую для этого сандалию, которая тотчас же оказывается подана ей покорным сыном. Перед нами весьма экзальтированный тип исполнения заповеди родительского почитания. Трудно сказать, насколько рассказчик готов видеть в поведении героя образец для подражания, но его максимализм, очевидно, вызывает восхищение.
2
Сказал рабби Хизкия:
Инородец он и в Ашкелоне жил.
И был он главой городского совета.
И на камне, на котором восседал отец его, никогда не сидел.
А когда тот умер, то стал поклоняться тому [камню].
Вторая история о язычнике Деме и о том, как он исполнял обсуждаемую заповедь, представляет собой пример почитания не менее максималистского. Отсюда мы узнаем, что наш герой жил в городе Ашкелоне на берегу Средиземного моря, который ни в библейский, ни в талмудический период не был еврейским городом. Здесь уже акцентируется инаковость героя. Он – язычник и принадлежит к иному, не всегда дружественному этносу. В этом коротком рассказе можно усмотреть появление критической ноты по отношению к герою: будучи крайне рьяным в исполнении заповеди родительского почитания, герой доходит до крайностей и в других аспектах своего поведения. Камень, на котором некогда сидел его отец, становится объектом идолопоклоннического служения, по талмудической галахе запретного и нееврею. Тем самым рассказчик намекает на то, что чрезмерно экзальтированное почитание отца имеет в себе нечто от идолопоклонства. Выказывая ограниченное почтение поведению язычника, он явно не видит в нем эталона для подражания.
Иначе обстоит дело в следующем рассказе.
3
Однажды утерялась яшма Биньямина.
Сказали: У кого есть такой же хороший камень?
Ответили: У Демы, сына Нетины!
Пошли к нему и выдали ему 100 динаров.
Пошел принести им просимое, но обнаружил, что его отец уснул и ключ от шкатулки в руке отца, а есть которые говорят, что ногу на шкатулке той держал. Вышел к ним и сказал: Не могу я вам принести его.
Сказали: Наверное, он хочет еще денег!
Повысили до двухсот, повысили до тысячи…
Проснулся его отец.
Пошел и принес им.
Дали ему денег согласно последнему предложению, и не взял.
Сказал: Разве я продам почитание отца своего за деньги?! От почитания родителя я не зарабатываю денег…
И как же вознаградил его Святой, благословен Он? Сказал рабби Йосе бен Бун: Той ночью родила корова его красную телицу, и отвесил ему Израиль столько золота, сколько весила та… Сказал рабби Шабтай: Написано: «Вседержитель! Мы не постигаем Его. Он велик силою, судом и Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он [никого] не угнетает» (Иов 37:23) – Святой, благословен Он, не удерживает платы за исполнение заповеди неевреем…
Ситуация в рассказе достаточно необычна. Прежде всего, оказывается, что наш герой живет еще в храмовую эпоху, когда в Иерусалимском Храме совершались службы, где первосвященник облачался в специальный нагрудник, украшенный 12 драгоценными камнями по числу колен Израиля. Один из камней, соответствующий колену Биньямина, загадочным образом теряется, и оказывается, что во всей стране Израиля, от святого Иерусалима до языческого приморского Ашкелона, ни у кого, кроме нашего героя, нет подобного камня. Камень следует приобрести, ведь первосвященник не может служить в Храме в неполной амуниции – камни на его груди символизируют колена, ожидающие своего искупления. Отсутствие одного из камней создает ложное впечатление неугодности соответствующего колена. Потому посланцы из Храма, запасшись приличными суммами денег из храмовой казны, отправляются выкупать камень у язычника. Они готовы заплатить Деме 100 золотых динаров, сумму вполне достаточную, в чем мнения покупателей и продающего совпадают. Дема уже отправляется за камнем, но обнаруживает, что старик-отец заснул вблизи от камня и всякая попытка извлечь яшму неминуемо приведет к его пробуждению. Видя в пробуждении старца умаление его чести, сын не решается приблизиться к месту хранения камня и вынужден расторгнуть сделку. Те, не понимая мотивов его поведения, объясняют его достаточно стереотипно: чужак хочет еще денег, – и, не скупясь, благо храмовая казна в их распоряжении, увеличивают плату. Язычник отказывается, не объясняя причин своего отказа; возможно, посланцы не дают бедолаге рот раскрыть, засыпая его предложениями, а может быть, он сам смущен и сомневается. Наконец, отец героя просыпается, и путь к заветной шкатулке открыт. И тут проявляется благородство героя. Он настаивает на получении изначальной суммы в 100 динаров, а не астрономической суммы в 1000, мотивируя это тем, что камень стоит 100, а еще 900 предлагались ему за то, чтобы разбудить отца. Тем самым, 900 динаров – это цена чести отца, каковая не продается. Степень почитания родителя здесь не только в нежелании лишить того сна, но и в готовности поступиться вполне законно заработанными деньгами – ведь покупатели сами предложили ему новую цену за снятый с продажи товар. Отказавшийся от легкого заработка герой будет вознагражден тем, что в его стаде родится столь необходимая для еврейского храмового культа рыжая (красная) корова, которую приносят в жертву и малой толики пепла которой достаточно для очищения израильтян от нечистоты мертвых.
Идеальная модель почитания родителей, выводимая из историй о Деме, не подразумевает ни самоуничижения, ни слепого поклонения, но трепетное отношение и готовность пойти на жертвы, если это необходимо. Перефразируя известное высказывание Эммануэля Левинаса о том, что «я» – всегда заложник «другого», можно сказать, что почитающий родителя подобен полупленнику последнего. Связанный почитанием родителя человек не может ощутить себя полновластным хозяином собственного мира и получать от него все, что ему причитается, без оглядки на отца, дремлющего в комнате, где хранится по праву принадлежащий герою драгоценный камень. Почитание родителя, таким образом, это добровольный отказ от безоглядного употребления благ того мира, в коем оказались вместе сын и отец, в том случае, если их интересы совпадают. Так что в исполнении этой заповеди есть определенный элемент аскезы, которая, согласно логике нашего рассказа, должна быть вознаграждена свыше – в стаде Демы рождается рыжая телица.
Следует заметить, что возможность приобретения особенной коровы у нееврея бурно дискутируется в раввинистической литературе: древний танай рабби Элиезер отвергает подобную возможность, а безымянные мудрецы разрешают (Мишна Пара 2:1) В качестве аргумента в свою пользу сторонники последнего мнения приводят прецедент, когда красная корова была куплена то ли у кочевого арабского племени, то ли у жителей Сидона. Отчего же рабби Элиезер отвергает возможность такой покупки? Возможно, позиция рабби Элиезера продиктована буквальным пониманием библейского закона:
Вот устав закона, который заповедал Господь, говоря: скажи сынам говоря: скажи сынам Израилевым, пусть приведут тебе рыжую телицу без порока, у которой нет недостатка [и] на которой не было ярма (Чис 19:2).
С точки зрения рабби Элиезера, любое использование коровы приводит к ее «пороку» или «недостатку» – непригодности очищать Израиль от нечистоты. Мудрецы, не столь буквально читающие стих, полагают, что только доказанное использование коровы или явный физический недостаток делают ее непригодной. В нашем рассказе появляется новая, компромиссная позиция, заключающаяся в дифференциации неевреев. У достойного человека, кем бы он ни был, можно купить и драгоценный камень для одежд первосвященника, и красную корову для очищения Израиля. Чужой, нееврей, приходит в талмудическом рассказе преподать урок Израилю – и не только урок почитания родителей. Границы исполнения заповеди, о которых спросил Талмуд в начале обсуждения, еще не прояснились, и ими талмудический повествователь будет заниматься в последующих рассказах. Мы же удовольствуемся знакомством с ашкелонским язычником. Дема являет пример человека, который готов поступиться скорой выгодой и сиюминутным наслаждением, ибо тот критерий правильности, который он применяет к своим поступкам, находится за рамками банальной человеческой логики. Определять действия человека должно осознание присутствия другого рядом с ним и необходимости заботы о другом, и тогда Святой, благословен Он, не удерживает платы за исполнение заповеди, кем бы ни был тот, кто эту заповедь исполняет.
