Не желая удаляться от заманчивой темы колдовских ухищрений, мы прочитаем еще один рассказ из Иерусалимского Талмуда, непосредственно следующий за предыдущим, тем более что в нем наблюдается сюжетная связь с той историей, которую мы читали в прошлый раз.

В талмудических нарративах, как, впрочем, и в раннехристианских, бывает, что мудрец или благочестивый человек снимает демонические чары – согласно древнему сценарию, в коем носитель светлого начала побеждает силы зла. Перед нами – еще один такой поединок мудрецов с колдовством.

Иерусалимский Талмуд, Сангедрин 7:13 25д

Рабби Лиэзер, рабби Йегошуа и раббан Гамлиэль отправилиcь в Рим. Пришли в одно место и обнаружили там детей, которые играли в камешки и так говорили друг другу: Сыновья Израиля так делают и говорят: «Эти [зерна] – трума, а эти – десятина!». Сказали мудрецы: Не иначе как есть в этом месте евреи! И вошли они в то место и были приняты в одном доме.
Приступили они там к еде, и всякое кушанье, что подавали им, перед тем как подать, заносили в одну малую комнату, и лишь затем подавали им.
Подумали: Может быть, эти блюда нам подают от идоложертвенного!
Сказали ему [хозяину]: Отчего всякое кушанье, что ты приносишь нам, пока не занесешь его в ту комнату, нам не подаешь? И сели там трапезничать.
Сказал он им: Отец у меня есть, старый человек, и он принес обет, что не покинет этой комнаты, пока не увидит мудрецов Израиля.
Сказали: Ступай, скажи ему, пусть выходит к нам, ибо мы здесь!
Вышел к ним.
Спросили его: Что с тобой?
Сказал им: Молитесь о сыне моем, ибо не рождает.
Сказал р. Лиэзер р. Йегошуа: Решай, что будешь делать.
Сказал им: Принесите мне семя льна. И принесли ему семя льна. Увиделось ему, и посеял семена на каменном столе, увиделось ему, и укрыл семена, увиделось ему, и взошли, увиделось ему, и срывал [побеги], пока не возникла женщина, и волосы ее заплетены в косы. Сказал ей: Разреши то, что вы сделали! Сказала она: Мне не разрешено! Сказал ей: Если нет, то я возвещу о тебе! Сказала ему: Я не могу, ибо они скрыты на дне моря! И повелел р. Йегошуа Господину моря и извергло море. Тогда молились [мудрецы] о нем, и удостоился [тот человек] породить р. Йегуду бен Бетейра. И сказали: Если бы мы пришли сюда лишь затем, чтобы помочь появиться этому человеку, то и этого было бы достаточно!
Итак, уже знакомые нам по прошлому рассказу р. Лиэзер и р. Йегошуа отправляются в Рим, великий город конкурентной культуры. Третий компаньон сменился, на сей раз это раббан Гамлиэль из Явне, современник своих спутников, и, как и в прошлом рассказе, третий компаньон безмолвствует. В повторяющемся молчании третьего мудреца можно углядеть определенную практику магического вспомоществования.

Мудрец, оставивший Землю Израиля, пусть на время, не забывает о ней ни на минуту. По пути в Рим, уже достигнув италийской земли, мудрецы обнаруживают на улице некоего места (Поццуоли на берегу Неаполитанского залива? Близлежащая к Риму Остия? А может быть, если принять во внимание конец рассказа, Нисибис, что в Сирии?) детей, которые, играя, изображают из себя жителей Земли Израиля, занятых отделением трумы и десятины. Получается, что мудрецы, даже отправившись в город, считавшийся центром тогдашнего мира, не ощущают себя провинциалами, ибо сохраняют ощущение, что пуп земли – Страна Израиля.

Обнаружив присутствие евреев, мудрецы, естественным образом, прибегают к гостеприимству последних, полагая, что те непременно будут рады приходу мудрецов из Земли Израиля, и, более того, оказывается, что их прихода давно ждут. Хозяин дома выказывает мудрецам гостеприимство и кормит их трапезой. Однако странное обстоятельство привлекает внимание гостей: еда не подается гостям, пока ее не вносят в некую закрытую для гостей комнату, откуда она не выходит нетронутой. Гости подозревают своих хозяев в том, что они, проживая среди неевреев, приобщились к какому-то языческому культу и в тайной комнате скрываются лары этого дома, на алтарь которых возлагается символическое приношение от еды. Мудрецы оказываются сведущими в обычаях Чужого, но ситуация оценена ими неверно. Хозяин дома рассказывает, что в той комнате скрывается его старец-отец, который принес обет не восседать за трапезой со всеми домочадцами, пока не увидит мудрецов Страны Израиля. Оказывая почет отцу, коему следует подавать еду первому, сын направляет прислужников с подносами в его покои и лишь затем потчует гостей.

Мудрецы радуются возможности помочь евреям диаспоры и призывают старца, дабы разрешить его обет. Старец является из своего уединения, но не просит о разрешении обета, а просит молиться о своем сыне, который не может порождать. Человеку неискушенному могло бы показаться, что хозяин дома, человек явно женатый – ибо от холостяка не ожидают потомства, – страдает бесплодием и об излечении сына от бесплодия просит старик. Но отчего же он скрывается в своей комнате в ожидании мудрецов Израиля? Разве оправданно избегать общества бесплодного сына? Мудрецы, искушенные в том, что скрыто от глаз обывателя, понимают намек старика. Они не возносят обычной молитвы о том, чтобы Всеблагой сжалился над его сыном, а приступают к магическому действию. Точно так же, как и в прошлом рассказе, старший из мудрецов намекает младшему на необходимость особенного действия, в то время как третий многозначительно молчит. Они понимают, что у бесплодия сына и одиночества отца есть общая причина. Сын старика заколдован, и колдовское заклятие отнимает у него семя. Невидимое колдовство ютится подле сына и угрожает всем его близким. Оттого-то старец не выходит из своих покоев и не вкушает пищи вблизи демонического присутствия. Оттого он ждет прихода мудрецов Страны Израиля, поскольку лишь они могут возобладать над силой невидимого противника. Мудрецы оправдывают возложенные на них надежды и начинают действовать.

Cначала мудрец требует от обитателей дома семя льна – от потери семени излечить должно тоже семя. Повествование, – по-видимому, намеренно – двусмысленно: непонятно, происходят ли последующие действия в реальности или открываются внутреннему взору совершающего магическое действие. Мудрец рассыпает семена льна на каменной поверхности стола, чтобы очистить их от возможного влияния хтонических сил почвы, из которых черпают свое могущество всякие «пузыри земли». Затем он укрывает семена льна (или, согласно иному прочтению, поливает их), получает всходы посеянного, затем срывает взошедшее, что тут же вызывает чаемый результат – глазам присутствующих является женщина с косами. Выясняется, что в семени льна жила демоническая похитительница семени хозяйского сына.

Подробности магического действа загадочны и не до конца понятны. Выбирает ли мудрец семена льна лишь из-за аналогии с семенем мужчины, или в древней символике у семени льна было какое-либо собственное значение? Эллинистические магические папирусы свидетельствуют об использовании семени льна для предотвращения дурных снов и для прорицания. Возможно, семя льна, излюбленное оракулами, помогло нашему мудрецу увидеть невидимое. Высаживание его в неком подобии «садов Адониса» напоминает нам элевсинские мистерии, как их реконструирует Вальтер Отто. В древнем храме Деметры в Элевсине в мистериальную ночь высеивали зерно, и чудесным образом (то есть осенью, не в сезон) из зерна восходил колосок. Прагматичные люди и критики язычества, Ипполит и Тертуллиан, рассказавшие нам о том, что сами видели на мистериях в бытность свою язычниками, расценивали это чудо как трюк адонисового сада, полагая, что колосок в вазоне вырос загодя, но нам-то с вами нет дела до этих деталей. Выращенный колос сжинался рукою жреца, и исступленные посвященные встречали его ликующими криками. Вслед за открытием колоса ударял гонг, и Персефона (Кора), дочь Деметры, покинув преисподнюю, являлась взорам присутствующих, утомленных предшествующим постом, но приободренных питием наркотического кикеона. Персефона – юная женщина, и косы ее уложены вокруг головы. Мудрецы страны Израиля не участвовали ни в мистериях Елевсина, ни в им подобных, но подобная церемония была частью магического инструментария поздней античности. Мудрецы Талмуда, естественно, отвергали существование языческих богов – но только в качестве богов. Их существование в качестве демонов и духов считалось неоспоримым. Богиня загробного мира, похищенная у своей матери Деметры, становится в талмудическом рассказе то ли коварной колдуньей, то ли женским духом, охочим до семени еврейского мужчины. В ее портрете – женщина с косами (арам. клиата) – можно усмотреть намек на то, что тайная жилица взяла на себя роль невесты, называемой на галилейском арамейском также клиата («та, чьи косы заплетены»). В этой героине – будь она колдуньей или потомком вавилонских ночных духов лилин (не путать с Лилит, которая займет свое место в демоническом пантеоне только в пост-талмудическую эпоху) – можно видеть талмудический прототип суккубов, смущающих средневековых монахов и похищающих их семя.

Колдовство, о котором здесь идет речь, так называемое defixio, – то самое грозное колдовство, о коем Плиний Старший сказал, что нет человека, не опасающегося его. Могущественный колдун или колдунья, вожделея к человеку, заколдовывают его, и тот, ведомый чужой волей и теряя свою, совершает поступки недостойные и неразумные. Бывший помощник палестинского патриарха (наси) Йосеф-Кумос (IV в.), ставший впоследствии христианским миссионером, бахвалясь, рассказывает о сыне патриарха, который встретил в бане в Хамат-Гадере прекрасную женщину, был ею околдован и от колдовства того слег, пока вмешательство рассказчика не сняло путы колдовства.

Наш мудрец также хочет снять колдовские чары и требует от женщины, в коей он видит колдунью, разрешить заклятие, но та отказывается. Тогда мудрец угрожает тем, что возвестит о ее кознях присутствующим, и это оказывается для нее нестерпимым. Возможно, она колдунья и желает оставаться неузнанной? Возможно, она не более чем дух, продукт колдовства иного мага, и известность делает ее присутствие избыточным? Так или иначе, она открывает секрет – ключ к разрешению заклятия на дне морском! Этот сюжетный ход напоминает иную историю IV в.: Теофил из Александрии был околдован влюбившейся в него колдуньей; узнав, что любовный заговор в коробочке был брошен ею в море, он выловил его и обнаружил там свою восковую фигурку, пронзенную гвоздем. И для нашего мудреца дно морское не является недостижимым. Как мы уже выяснили в прошлый раз, на дне морском обитает мифологический Господин моря, и он послушен воле Божьей и приказам мудрецов. Господин моря извергнет из морской пучины заклятие, женщина с косами, уложенными вокруг головы, лишится семени еврейского мужчины, а тот вернется на ложе собственной жены, и станут они плодиться и размножаться.

Осталось неизвестным, куда отправилась женщина с косами и чье заклятие скрывалось на дне морском. Если она была колдуньей, то неясно, почему мудрецы не наказали ее, по примеру ее собрата из предыдущего рассказа. Ведь вся эта история рассказывается в рамках обсуждения параграфа из Мишны о смертной казни колдуньи. Но может быть, женщина с косами была лишь продуктом колдовства, и как только заклятие было аннулировано, она исчезла, растворившись в небытии. Таинственный маг, заколдовавший семя льна в доме еврея, так и остался неизвестным. А может быть, им был наш знакомец, отступник из Тверии, отправленный мудрецами на дно Кинерета, и тогда его заклятия вместе с ним пребывали на дне Тивериадского, а не Средиземного моря.

Для этого обратимся к концу рассказа. Современный рассказчик наверняка завершил бы историю тем, что расколдованный мужчина вернулся в объятия жены и из семени его родились дети, которые играли на улицах того города в камушки, приговаривая: это трума, а это десятина. Или, быть может, отправил бы героев и их потомков в Страну Израиля, где они в действительности отделяли бы и десятину, и труму. Но рассказчик Иерусалимского Талмуда завершает рассказ иначе: человек, семени которого домогались силы зла, родил мудреца, стал отцом одного из самых важных представителей ученого сословия. Рабби Йегуда бен Бетейра был известным мудрецом эпохи танаев; он жил и учился в Явне, а во время гонений Адриана уехал в город Нисибис на территории древней Сирии, а в то время – Парфянского царства, где основал авторитетную академию. Он был, по сути дела, младшим современников трех мудрецов. С хронологической точки зрения подобное стечение обстоятельств проблематично, разве что предположить, что мудрецы на время разрешения заклятия были еще совсем молоды и р. Йегуда оказался в числе мудрецов Явне в крайне юном возрасте.

Рождения мудреца опасались темные силы, и потому сотворили для потенциального отца прекрасную женщину с косами, которую сокрыли в семени льна. Но есть у упоминания в этом рассказе Йегуды бен Бетейры и иная функция. Рождение мудреца как следствие поединка, в коем обе стороны используют колдовские практики, призвано оправдать их использование. В первом рассказе мудрецы, последователи и ученики Моисея, отомстили за честь учителя, но в ходе мести поступились собственной идентичностью, замаравшись практикой колдовства. Здесь же отождествление оказалось гораздо более радикальным. Мудрецы отправились в Рим как носители магического искусства Страны Израиля, и их как избавителей ждут местные евреи, попавшие в путы иного, местного колдовства, которое конкурирует с искусством мудрецов Израиля. Только чудесное рождение того, в ком нуждается талмудическая культура, может служить оправданием перехода этой эфемерной грани между Своим и Чужим.