В этом недельном разделе повествуется о болезни Иакова (Яакова), о том, как он благословлял детей и внуков, о его похоронах (согласно завещанию) в пещере Махпела в Хевроне, где покоятся его родители и жена Лия (Леа).

После смерти Иакова вдруг реанимируются страхи братьев относительно всевластного царедворца Иосифа. Психологически это довольно любопытно. Они живут в Египте уже семнадцать лет. Они не видели от брата ничего плохого, они давно уже прощены, и в течение всего этого времени ничто, казалось бы, не указывало, что обида вновь вспыхнула в сердце Иосифа, – во всяком случае, Тора об этом не говорит. Однако тут выясняется, что, с их точки зрения, Иосиф мог все эти годы лелеять изощрённый план мести и ждал только смерти отца, чтобы привести свой замысел в исполнение. Подобно тому, как Исав ждал смерти отца, чтобы отомстить за обман Иакову (Бытие 27:41). Хорошо же они думали о своем брате!

Если бы братья оказались правы в своих подозрениях, участь их была бы незавидна. Кто Иосиф и кто они?! Жалкие, бесправные гастарбайтеры. Их пребывание в Египте, более того, их жизнь и жизнь их детей зависела от Иосифа. Они оказались неправы.
Иаков, желая примирения с Исавом, но боясь личной встречи, посылает к нему посланников (32:4); точно так же и братья, боясь открытого – лицом к лицу – выяснения отношений, передают свое послание через третьих лиц («и велели они сказать Иосифу» (50:16)). Они напоминают брату, что перед смертью отец просил Иосифа простить их за то зло, которое они ему причинили (50:17). Но это моральный шантаж чистой воды. Достаточно открыть Тору, чтобы убедиться: умирающий Иаков не говорил ничего подобного, он и без того был уверен в своем любимом сыне.

На Иосифа несправедливые подозрения братьев производят столь сильное впечатление, что он не может сдержать слёз (50:17). Узнав о его реакции, братья решаются поговорить с ним. Он вновь, как и семнадцать лет назад, излагает им свое понимание случившегося – за эти годы оно не претерпело никаких изменений: Всевышний превратил сделанное ими зло в добро; они, как, впрочем, и он сам, стали орудиями сложного провиденциального сценария; Иосиф не затаил в душе никакого зла, конфликт исчерпан.
Дело не только в том, что братья не понимают великодушия Иосифа и подозревают его в мстительности, совершенно ему не свойственной, – им до сих пор недоступен смысл всей этой истории, они продолжают находиться внутри неё, в то время как Иосиф, будучи ее главным действующим лицом, давно уже смог взглянуть на происшедшее со стороны. Точнее, сверху, с точки зрения Всевышнего, – как на прекрасное в своей завершённости художественное произведение. Ему непостижимо, как можно не видеть столь очевидных вещей и столь сильно заблуждаться. Модель братьев, замешанная на чувстве вины, несвободе, подозрительности и страхе, иллюзорна, она никак не пересекается с написанным на небесах сценарием. Бог обращает зло в добро – как могла прийти братьям в голову мысль, что Иосиф, положивший жизнь для реализации этого замысла, захочет обратить добро в зло, сведя на нет дело своей жизни?

Коль скоро речь зашла о текстуальных совпадениях, вот пример ещё одного: описание горестного крика Мордехая, узнавшего об общеимперском дне открытых убийств и грабежей евреев (Эстер 4:1), дословно воспроизводит описание крика обманутого Иаковом Исава (27:34). И здесь тоже синодальный перевод не соответствует оригиналу. Иерусалимский перевод под редакцией Давида Йосифона, претендующий на скрупулёзное («не отклоняясь от неё ни на шаг») следование еврейской комментаторской традиции, ничем не лучше синодального: совпадение проигнорировано. Между тем не реализованная в переводе связь концептуальна: обман одного человека может обрушиться через сотни лет на целый народ: так иной раз камешек может вызвать обвал в горах.

В отличие от словесной переклички Исава и Мордехая, совпадение слов Иакова и Иосифа носит характер оппозиции: отец и сын вкладывают в одни и те же слова разный до противоположности смысл. Иаков отвечает Рахили в сердцах (30:2) – единственный случай, когда он ответил любимой женщине раздраженно. Он хочет детей от Рахили, он хочет, чтобы она была счастлива, но в этой ситуации он бессилен, он ничего не может поделать – решает не он, но Бог. Претензии женщины абсурдны. Всё это так, но своим ответом Иаков отказывает страдающей жене в утешении и солидарности, внутренне отстраняясь от нее. В одной старой, дополняющей Тору истории Всевышний говорит Иакову: "Наступит день, и сын Рахили ответит точно так же твоим сыновьям (твоим, но не её, ибо это сыновья, рождённые другими женщинами)".
И вот Иосиф – первенец любви Иакова и Рахили – стоит перед трепещущими братьями. Он говорит: «Разве я Бог?», отказываясь тем самым не только от мести, но и от морального осуждения; он отказывается от роли судьи, всецело принимая и проживая ситуацию, в которую поставлен Всевышним, полностью отдавая Ему право суда и приговора.

«Не бойтесь! Разве я Бог? Вы замышляли против меня зло – Бог обратил его в добро, чтобы сделать то, что есть ныне: сохранить жизнь многочисленному народу. А теперь не бойтесь. Я буду заботиться о вас и о детях ваших. И он утешал их, и его слова проникали им в сердце» (50:20,21).
Этот раздел завершает первую книгу Торы – Берешит, именуемую в русской традиции книгой Бытия.