Недельная глава «Бамидбар» (Числа 1–4)

И Господь сказал Моисею в пустыне Синайской […], говоря: Произведите поголовное исчисление всей общины сынов Израиля по семействам их, по отчим домам их, по числу имен, всех мужчин поголовно. […] И объявили они родословия свои по семействам своим, по отчему дому своему, по числу имен... (Числа 1:1-2, 18)

Четвертая из книг Пятикнижия Моисеева, которую мы начинаем читать на этой неделе, в еврейской традиции именуется «В пустыне», но ее христианское название – «Числа» - имеет к теме первой главы куда более прямое отношение. C детства это название завораживало меня, да и сегодня вызывает ощущение легкого головокружения. В конце концов, всё, что происходило в пустыне Синайской, и в этой главе, и в предыдущих, пронизано магической связью с числами: шестьсот тысяч душ плюс мистическое число «эрев рав», заставляющее всерьез задуматься о теории множеств, двенадцать колен Израилевых, превращающиеся в тринадцать из-за сыновей Иосифа, десять казней и столько же заповедей, сорок дней и сорок лет, две скрижали, умноженные или поделенные на два... Отнюдь не случайно на пасхальном седере мы, словно воспитанники детсада с математическим уклоном, поем такие песенки, как «Один козленок за два гроша», «Одного кто знает?» (считалка, в каком-то смысле стремящаяся к бесконечности) и ту, где в прогрессии перечисляются милости, оказанные нам Господом, с символическим припевом «Нам довольно». Ну, а наша нынешняя глава просто не имеет себе равных в изобилии подсчетов по коленам и воинствам. Одним словом, где евреи, там и числа. Самый азартный национальный спорт в Израиле – подсчет голосов избирателей. При этом знание того, что никакой политической погоды все эти игры с числами не делают, ничуть не мешает взрослым серьезным людям проводить ночи у экранов, колонок и дисплеев, жадно ловя малейшие «новые данные» в этой абстрактной игре.

Ильф и Петров утверждали, что статистика знает всё, кроме... Далее для нужд авантюрного романа (а по-моему, скорее ради иносказания) в качестве неучитываемого материала назывались стулья. На самом деле, если статистика чего-то и не знает, так это того, сколько на свете евреев. (Как известно, каждый еврей – не просто парламентарий, а целая партия, отсюда и параллель со стульями, которые можно было бы заменить на портфели или мандаты.) Обещанное праотцу нашему Аврааму потомство, бессчетное, как звезды в небе и как песок на берегу морском, подобно и тому, и другому не столько изобилием, сколько неисчисляемостью. Это одновременно и порождает проблемы, и делает жизнь более интересной. Мне очень нравится древнее правило, согласно которому евреев нельзя пересчитывать без особого распоряжения Всевышнего; я люблю наблюдать, как израильские хозяйки, выясняя, как лучше усадить гостей, считают: не раз, не два, не три... Да и споры о том, кого считать евреем, весьма далеки от завершения.

Демографические проблемы постоянно занимают израильское общество. Ну, например, постоянная проблема еврейского большинства в стране и в отдельных ее районах. Острота вопроса не снижается с годами. «Война маток» и борьба за алию – вот только два наиболее заметных его аспекта. Последние переписи, подсчеты и прогнозы не дают покоя ни лидерам, ни обывателям. Менее недели назад мэр Иерусалима г-н Луполянский заявил, что «можно сколько угодно говорить о вечной столице еврейского народа, но, если так дело пойдет и дальше, то через десять лет в городе не будет еврейского большинства». Сразу вослед заявлению мэра в радиозаписи я услышал реплику некоей скептически настроенной дамы в прямом эфире: «Достал ты меня со своим большинством из Меа Шеарим!»

Тут для неосведомленных требуется пояснение: рабби Ури Луполянский – первый городской голова из ультраортодоксальной среды, и его избиратели сегодня действительно составляют в этом еврейском большинстве большинство, пугающее светскую публику. А о квартале Меа Шеарим, ставшем синонимом «махровой» ортодоксии, следует сказать особо. Этот квартал – один из самых первых, выстроенных за пределами городской стены. Его возведение началось в 1875 году. Строительная компания, получившая подряд на это богоугодное дело, была основана в неделю «Толдот», когда в синагогах читалась 26 глава Книги Бытия: «И сеял Исаак в земле той, и получил в тот год во сто крат (меа шеарим): так благословил его Господь» (ст. 12). Этот символ плодовитости продолжает выполнять свою демографическую функцию по сей день – рождаемость среди жителей этого и подобных ему религиозных кварталов примерно в три раза выше, чем в среднем по стране.

Народная этимология, однако, приписала этому названию иное значение: «сто врат». На иврите шеарим – это, прежде всего, ворота. Вполне естественно, что они приходят на ум, когда речь идет о квартале, построенном, как и все прочие в те неспокойные времена, в форме большого замкнутого каре с несколькими запирающимися воротами с разных сторон. Молва превратила шесть реальных ворот в сто. Жители квартала любят рассказывать, что гематрия (сумма числовых значений букв) меа шеарим равняется гематрии слов рав шлом банаих. Эти слова – окончание стиха: «И все сыновья твои будут учениками Господа, и велико благополучие сынов твоих» (Исайя 54:13).

В отличие от живущей в Меа Шеарим эссеистки и переводчицы Азы Цви, я не смог бы чувствовать себя уютно в столь монолитном и единообразном окружении – ни среди ашкеназских ортодоксов, ни среди «русских», ни среди «чахчахов и фрех», ни среди «яппим», ни среди профессуры, ни среди болельщиков «Бейтара». Слава Всевышнему, что в Иерусалиме есть такие плюралистически неунифицированные районы, как Нахлаот. Собственно, о Нахлаот я и собирался рассказать, поскольку здесь более всего ощущается та «беспредельность числа», которая и составляет сущность нашего народа.

Прежде всего, нет и не может быть единого мнения о том, сколько же именно нахлаот, мельчайших квартальчиков, существует в районе Нахлаот. Одни считают, что граница квартала проходит тут, а другие – что там, одни считают, что Шиват Ахим – это единый квартал, а другие «четвертуют его на три неравные половины». Сколько жителей, столько и мнений. А кроме того, именно здесь понимаешь, что такое киббуц галуйот (собирание рассеянных), насколько увлекательную и нереальную задачу поставили перед собой господа сионисты. В нашей повседневной жизни место пропавших и затерянных колен Израилевых заняли бессчетные этнические общины, не распределенные по наделам своим и не сплавленные в единое безликое целое в «плавильном котле», а перемешанные как попало.

Взять, к примеру, наш дом. Кто слышал резонирующие по всему двору политические дебаты между госпожой Ханой Баразани с балкона и антропологом-антисионистом, в прошлом исследователем этнических кварталов, Джефом Гальпером с первого этажа, тот может примириться со скудостью театральной жизни столицы. Есть у нас выходцы из Курдистана, Ирака, Галиции, Туниса и Германии. Даже нынешний министр просвещения, госпожа Юли Тамир, пожила в нашем сумасшедшем домике в бытность свою министром абсорбции – не абсорбировалась, не вписалась. Абсорбция вообще не вписывается в Нахлаот, здесь не абсорбируются, здесь живут. Каждый здесь – коренной израильтянин, а уж к какому колену-племени принадлежит, это его личное дело.

Люди и камни лучше любого музея диаспоры хранят здесь память о множестве еврейских общин и общинок со всего мира, о «всём воинстве Персии и Медиана, явившемся из-за гор Тьмы», по выражению госпожи Луриа, героини Давида Шахара. О каждой из них можно написать многотомный труд. У нас же хватит места только на то, чтобы перечислить некоторые, наиболее заметные, сопроводив народными характеристиками, столь же меткими, сколь и поверхностными.

Начнем с тех, кого и в самом деле считали пропавшими коленами Израиля. Евреи Курдистана, «обнаруженные» в XII веке великим путешественником Биньямином из Туделы, сохраняли арамейский язык Талмуда в качестве разговорного, однако «курдская голова» почему-то является не лучшим комплиментом. Возможно, эта обидная традиция ведет свое начало от другого «испанца», поэта Йегуды Альхаризи, писавшего после своего посещения Курдистана веком позже:
И вот явился хазан, на лбу его тфилин, на голове – тюрбан.
Он в молитве отверз уста, и, сколь ни была она проста, в ней ошибок не менее ста.

Другой оторванной от внешнего мира этнической группой были урфалим, жители городка Урфа в восточной Турции, также объявленные рабби Биньямином коленом, пропавшим «в земле Ашшур». Их видная представительница, вышеупомянутая госпожа Баразани, прекрасно демонстрирует бескомпромиссную боевитость своего этноса, вошедшую в поговорку. Прибывшие на рубеже XIX–XX веков на ослах, урфалим сразу же стали грозой Нахлаот. Упомянем еще и индийских евреев из Кочина (племя Менаше?) и китайских из Кайфына. От последних, увы, осталось совсем немного – слухи и домыслы, да еще макет синагоги-пагоды XII века. Я, впрочем, далеко не единственный из тех, кто встречал людей, возводивших свою родословную к этой общине. В разное время на роль «пропавших» претендовали евреи Афганистана (сыны Иссахара или Нафтали?), Йемена и, конечно, Эфиопии (потомки Дана?). О йеменцах, их удивительной кухне, прикладном искусстве и их «домах жребия» в Нахлаот мы как-нибудь поговорим отдельно.

Родственные персы и бухарцы, выстроившие при турках свой собственный, солидный квартал, почитаются скопидомами под стать шотландцам, а выходцы из персидского Шираза, претендующие на звание отдельной общины, известны своей тягой к учености. Гуляя по Нахлаот, непременно загляните в старую ширазскую синагогу «Бейт Ицхак» на улице Овадьи Сомеха и ни в коем случае не проходите мимо синагоги «Адес» (угол улиц Шило и Беэр-Шевы), принадлежащей халабим, выходцам из сирийского Алеппо. Эти аристократы могут поспорить с гордыми евреями Египта и даже с самими «чистыми сефардами», потомками испанских и португальских изгнанников, чья община – старейшая в Иерусалиме. Выходцы из нижнего Ирака, большая часть которых жила в Багдаде, пользуются репутацией восточных йеким (так именовали беженцев из Германии). Эта репутация включает в себя интеллектуальное зазнайство и пунктуальность, переходящую в педантизм. О марокканцах – или хорошо, или ничего. Их прозвище – «ножи» - говорит само за себя.

Теперь прибавьте сюда «грузин», в прежние времена именовавшихся гурджим, алжирцев, выходцев из Италии – «сливки общества», чья очаровательная синагога на улице Гиллеля является одновременно и музеем, и концертным залом, а также «ливийцев», утверждающих, что прекрасно помнят бабушку Муаммара Каддафи, старушку «из наших», что жила и умерла в Иерусалиме. Не пропустите горских евреев, ильинцев и загадочных крымчаков, мальтийцев (см. «Мальтийский еврей» Кристофера Марло – прообраз шекспировского Шейлока), бесконечное разнообразие ашкеназов от «литваков» до «венгров», чьи хасиды, сатмарские, – самые пейсатые, бородатые и крутые, от «англосаксов» до «аргентинцев» и нашего брата, «русского». Присовокупите всех тех, кого я забыл упомянуть, а также многочисленных прозелитов – и вы получите причудливый еврейский конгломерат, более всего соответствующий традиционному птичьему мясному ассорти меурав йерушалми.