Говорить о себе затрудняюсь, хотя говорить вообще, особенно на разных языках или о языках как таковых, могу вне рамок времени или других ограничений. Не знаю ничего человеческого, что не является языком, и так представляю еврейскую древность в зерцале современного искусства, библейский текст в преломлении постмодернизма, а живопись и музыку – как жест или намек, предвосхищающий возникновение своего предмета. И все стремлюсь остановить мелькание прекрасных мгновений, когда нити, опутывающие совокупность всех этих вещей, становятся нам видимыми. Даже если они нам только мерещатся, даже если мы видим их лишь сквозь пресловутую выпуклость лупы и размыто, как в результате интерпретации или попытки изучить.