В рубрике «Исчезнувшие книги» публикуем сегодня исключительно редкую книгу об известном ученом-востоковеде Серайе Шапшале.

Мы продолжаем публиковать переписку Анны и Авраама Сумов. Начало XX века. Сестра — член партии социал-демократов, брат — директор школы в Палестине.

Революция или эмиграция? Попробовать изменить эту страну или строить новую жизнь в другой? Этот выбор стоял перед многими евреями в начале XX века. Брат и сестра Сумы решили по-разному. Она стала членом РСДРП, он — сионистом. Она села в тюрьму, а он уехал в Палестину. «Букник» публикует их переписку.

Родившийся на окраине Австро-Венгерской империи, Радек провел юность в Европе и никогда не чувствовал себя дома в Советском Союзе, всегда оставался здесь иностранцем, почему имел несколько иную оптику, позволяющую ясно видеть абсурд происходящего, который, правда, он отчасти сам и конструировал. Что отнюдь не мешало его иронии.

Евреи — самое испорченное (российским правительством) и самое некультурное племя даже в интеллигентных своих слоях, и что оно в подметки не годится даже рабу-народу русскому.

Главное еврейское событие 2012 года, несмотря на все усилия древних майя, так и не состоялось — Мессия опять не пришел. Может быть, мы где-то не там ждали?

Мы вспоминали, как в детстве нам ставили горчичники. И кто-то сказал: «Это, конечно, было неприятно, зато потом тебя утешат, дадут вкусненького…» И я радостно подхватила: «Да! И еще скажут — вспомни про Муция Сцеволу или Жанну д’Арк». Папа именно так меня и утешал во время всех этих неприятных, но необходимых детских процедур.

Фольклор, как известно, бывает сельский, традиционный, бывает современный городской, а бывает и вовсе сетевой. Иногда случается, сетевой выходит на улицы и становится городским... Случается также, что исследователи, много лет ездившие собирать фольклор в далекие деревни к аутентичным «бабкам», на время сменили поле и отправились по ягоды на площади и бульвары родного города.

Детективную историю исчезнувшего золота постепенно вытесняет история человеческая и тоже исчезает на глазах: вот была страна — и более нет ее; вот были русские уклад и память — и вот уже следующее поколение знает о них только с чужих слов; были люди, писали стихи, читали стихи, молились, любили и пытались уберечь друг друга — и вот никого нет.

«Перец сидел за столом, тянул что-то невнятное. Вы, конечно, плохо написали, но не так плохо, как могли бы», — живописует эту сцену лектор. На память о визите к классику адепты старались у Переца что-нибудь стащить; один прыткий юноша взял из пепельницы окурок — и этот окурок предательски задымился у него в кармане.

Однажды я пришла домой после собрания и застала у себя Немировского, которому рассказала о слышанном — дело касалось больших успехов нашей страны после принятия НЭПа. Он выслушал мой рассказ, крепко пожал мне руку, и я почувствовала его близость. Я только спросила: «По-серьезному, навсегда?» Он ответил: «Да». Этот день стал началом нашей супружеской дружбы.

Часто группами и в одиночку приходили люди за советами к Ленину. Всегда всех принимал он, и уходили от него удовлетворенными. Но иногда, зная тяжелую обстановку, голод во время разрухи и гражданской войны, приносили Ленину съестное: молоко, яички, фрукты. Но все это, считавшееся тогда роскошью, Ленин отсылал в детские сады.

Дома среди окружающих я видела нужду, прониклась сочувствием к людям. Меня учили правдивости, труду; я остро реагировала на проявление лжи, на социальное неравенство людей. Стала проникаться ненавистью к царскому режиму, который преследовал рабочих, революционеров, стремящихся к правде, к справедливости, защищающих народ.

Мода и революция, как гений и злодейство, вопреки расхожему представлению, вещи очень даже совместные. И вот тому примеры из северных широт и дружественного Израиля.

Евреи в диаспоре выполняют определенную задачу. По большому счету, эта задача — исправление мира, тикун олам. С мистической точки зрения, евреи в диаспоре не должны чувствовать себя в гостях, они занимаются работой по реализации идеала человеческого общества. Это их прямая миссия. Так что есть вполне себе мистические причины, чтобы выйти 4 февраля куда-нибудь.

В начале жизни Лейба Давидович Бронштейн мало чем отличался от множества своих сверстников — украинских евреев конца XIX века. Но в девять лет его отправили в космополитичную Одессу учиться. К восемнадцати он уже увлекся радикальной политикой — и началась жизнь, состоящая из тюремных сроков, революций и ссылок. Его первый брак освящал раввин — и на этом еврейские события взрослой жизни Троцкого исчерпаны.

— Почем ваша скумбрия? — спрашивает нараспев, растягивая слова, покупательница.
— Гривенник десяток, — отвечает торговка.
— Дорого.
— Вам дорого — так снимайте платье, кидайтесь у море и ловите сами, так вам будет бесплатно.

Нашумевшая история с Таней Розенблит не может оставить Букника равнодушным. И мы, как всегда, хотим разобраться в вопросе прежде, чем петь осанну или обличать.