Из-под нынешнего Владивостока проступают все прежние. Смерти нет.
Но знаете, там, где мой детка каждый день ходит в свою московскую-с-уклоном школу, есть одно специальное место. Если точно угадать, когда пора, и обернуться, видишь как бы подъем на сопку. А если из кухни посмотреть в окно часов в семь утра, между домами иногда блестит море.
Открыв карту Иудейской пустыни и найдя на ней ущелье Хевер, я обнаружил надпись: "Вход воспрещен".
Китаянка в Лондоне: летопись узнавания, торжество перевода, безысходность непереводимостей.
Про Шабрири говорили, что он – потомок самого царя демонов Асмодея, а живет в местечке Дальние Шмучки.
Усмехнулся старо-шмушинский цадик, реб Шмуэль-Шмихцак-Шмайзик в белую свою, благоуханную бороду.
Сплетались горячие руки, уста прилипали к устам,
Но утром неверного мужа никто не увидел бы там.
Из окон смотрела царица, в глазах затаив торжество,
Как воды реки уносили безгласное тело его.
Город расстелил на узких улицах брусчатку, по которой не спеша прогуливаются местные щеголи – стройные юноши в ослепительно белых рубашках, с длинными застенчивыми ресницами и походкой Д'Артаньяна, единственные истинные гасконцы за пределами Франции – и неважно, кто они – грузины, армяне, или евреи.
Если и есть в Москве genius loci, «гений места», то он здесь – в заброшенных переулках маленького городка в центре мегаполиса, в граффити на стенах дворов-колодцев и печальной, зыбкой красоте сбегающего к реке Яузского бульвара. С перекрестка Солянки и Китайгородского проезда купол синагоги похож на вечно стоящую над переулком тучу, украшенную магендавидом. По преданию, на него, проезжая мимо в карете, перекрестился великий князь Сергей Александрович.