1.

Вот, скажем, прекрасная израильская семья, долго ждавшая появления на свет дитяти номер два, приезжает с новорожденным младенцем домой. Происходят спонтанные смотрины, в которых участвуют друзья родителей, коллеги родителей, бойфренд одной бабушки, диетолог другой бабушки (сами бабушки проживают в Хайфе), уборщица, рассыльный из супермаркета, престарелый соседский кот — словом, все ближайшее окружение. Пятилетнее дитя номер один (по имени Шуши), несколько прибалдевшее от всего происходящего, терпеливо и вежливо отвечает на многочисленные поздравления по поводу рождения сестрички. Все кому не лень считают своим долгом приконопатиться к ребенку с каким-нибудь важным вопросом:

— Шуши! Ты любишь свою новую сестричку?..

— Шуши! Ты отдашь новой сестричке свои игрушки?..

— Шуши! Ты будешь помогать маме ухаживать за новой сестричкой?..

Словом, все пристают к Шуши с тем нескончаемым потоком глупостей, который взрослые выливают на голову ребенка, если ребенок, на свою беду, отличается выдержкой и снисходительностью. Шуши — отличается. Наконец, первая волна благожелателей откатывается, и семья, в ожидании набега других родственников, получает возможность заняться своими делами. Наступает пятница, потом суббота, и вот вечером субботы на пороге квартиры появляются обе бабушки.

- Шуши! — с порога кричат радостные бабушки. — У тебя родилась новая сестричка!

И тогда Шуши бледнеет и спрашивает еле слышным голосом:

— Что, опять?..

2.

Вот, скажем, энергичный молодой человек обходит незнакомый офис и читает аккуратные таблички, врытые в хорошо разрыхленный грунт каждого цветочного горшка: глициния такая-то, посажена тогда-то, пересажена тогда-то; цереус такой-то, приобретен тогда-то, удобрен тогда-то...

- Ребята! — внезапно говорит этот энергичный молодой человек. — А что, если начать хомячков прямо с надгробиями продавать?..

3.

Вот, скажем, поэт Леонид Шваб, глядя в темное окно своей иерусалимской квартиры, совершенно внезапно говорит:

— Между прочим, я знал в Бобруйске одну болонку, которая ела семечки и выплевывала шелуху.

4.

Вот, скажем, переводчик Саша Б. рассказывает, как по молодости ездила с разными прочими студентами в неизбежный советский колхоз. Среди этих студентов были двое нежных мехматовских юношей, сочетавших в себе, подобно многим мехматовским юношам, удивительную покладистость с удивительной нежизнеспособностью. Соответственно, добрая украинская бабка, к которой поселили этих юношей, немедленно принялась их опекать, беречь, подкармливать и всячески защищать от суровых колхозных работ. За что и получила довольно скоро выговор по идеологической части на соответствующем собрании. И отправилась после собрания домой с твердым намерением приспособить умных мехматовских юношей к суровым колхозным работам. Но ее большое женское сердце было против. И она нашла для этих самых юношей такое колхозное дело, с которым даже вша бы справилась (по ее мнению).

— Пацаны! — сурово сказала бабка, отрывая юношей от утреннего сеанса игры в «гидроэлектростанцию» (на слово «экуменический»). — А ну, пойдите, рубаните теленочку ботвичку!

Покладистые мехматовские юноши тут же прервали игру и испуганно сказали:

— Конечно, Марья Николаевна! А где у теленочка ботвичка?..

Больше Марья Николаевна с такими глупостями к ученым людям не приставала.

5.

Вот, скажем, с приближением Пурима один еврейский детский сад (который родители, чьи чада не прошли отборочный конкурс, не без сарказма называют «Малыш-Эйнштейнчик») рассылает родителям письма с рекомендациями касательно того, какими должны быть детские маскарадные костюмы: «Дорогие родители! <...> Кроме того, просим вас воздержаться от постмодернистских жестов, например черных футболок с надписью "Объект, рассматривающий самое себя в качестве объекта" или белых рубашек с черными брюками, изображающих "костюм менеджера среднего звена". К сожалению, вашему четырехлетнему ребенку эти шутки доставляют меньше удовольствия, чем вам».