1.

…Вот, скажем, во время вчерашних празднований Лаг-ба-омера (когда израильские дети с радостными воплями устраивают костры из всего, что попадется под руку, а израильские взрослые нервно взвизгивают, отбивая у чада то семейный альбом, то поставец красного дерева, вывезенный из Польши в 1913 году с риском для жизни и разума), олдовый иерусалимский хиппи К. попытался научить своих и соседских детей песне «Милая моя, солнышко лесное». Дети, родившиеся в Израиле, по-русски говорили так себе, но культурные родители недаром чередовали русскую няню с английской и китайской — худо-бедно «лесное солнышко» было освоено и отлично зазвучало в небольшом иерусалимском парке, возле уютного семейного костра. Постепенно к поющей компании стали подтягиваться другие дети, лишенные, к сожалению, счастья беседовать с русской няней два раза в неделю. Ласковый хиппи К. стал махать им большой бородатой головой — давайте, мол, подпевайте, как можете.

— Давайте, давайте! — закричали на иврите ласковые дети олдового хиппи К. — Это военная песня про десантника!

Ошалевший хиппи К. до сих пор находится под сильным впечатлением от того, как ловко его израильские дети привязали доброго старого Визбора к знакомым отечественным реалиям.

2.

...Вот, скажем, литератор Л. сообщает литератору И., что вчера у него случилось просветление. Дело было так: литератор Л. с какой-то стати припомнил старый детский стишок:

-- Где ты была сегодня, киска?

— Видала мышку на ковре.

А припомнив с какой-то стати этот стишок, литератор Л. неожиданно сообразил, что всю свою жизнь полагал, будто мышки на ковре на самом деле, естественно, не было. Потому что откуда в королевском дворце мышки? А у кошки, как у настоящего мономаньяка, была галлюцинация.

— И только вчера я сообразил, — просветленно говорит тревожный литератор Л., — что этот стишок не про мономанию, а совсем даже про другое.
— Конечно, про другое, — отвечает несколько удивленный литератор И. — Он про невозможность полноценных коммуникаций. Он про то, что на ковре была мышка и кошка совершенно твердо это знает, а окружающие ей не верят, потому что считают, что она мономаньяк и у нее была галлюцинация.

После этого литератор Л., литератор И. и кошка литератора И. в течение некоторого времени молча разглядывают ковер.

3.

…Вот, скажем, предприниматель Г., вернувшийся из деловой поездки в далекий сибирский город, объясняет коллегам, что очень устал, «потому что по вечерам мы ходили пить чай и так за неделю обошли все стрип-бары в городе».

4.

…Вот, скажем, инженер Б., человек в высшей степени рациональный, в ярости рассказывает друзьям, что его впечатлительную племянницу некоторое время назад захомутала какая-то беспардонная грабительская секта, морочащая девушке голову и тянущая из нее деньги. Секта называется — ну, скажем, «Селестиальный институт альтернативной космогонии и сексуального манипулирования». Задача этого института состоит в том, чтобы обучать своих последовательниц, большинство которых является симпатичными юными девами, этому самому сексуальному манипулированию при помощи селестиальной космогонии. То есть опытные гуру всего за 80% вашей зарплаты помогают вам в процессе полового акта чем-то таким крутить, космогнать и подмахивать, от чего другая сторона впадает в... эээ... в непреодолимую ментальную зависимость чакры сутра путра брана прана хурли мурли драмакришна. Неудивительно, что рационального инженера Б. космогоническая зависимость юной племяницы от этих злобных жуликов невыносимо бесит.

— Ну они хоть научили ее чему-нибудь в плане этого самого манипулирования? — жадно поинтересовались циничные и закомплексованные друзья инженера Б.

— Еще как научили! — рявкнул инженер Б. — Она уже так успешно ими манипулирует, что они там трахают ее всем скопом совершенно бесплатно!

5.

...Вот, скажем, группа серьезных молодых людей, расположившись на травке тель-авивского университетского кампуса, обсуждает гражданскую акцию в защиту животных. Цель акции — дать гражданам понять, что животное нельзя дарить кому попало, потому что оно — не забава, а ответственность, ну и так далее. «Мы возьмем с собой наших животных, — говорят эти серьезные молодые люди, — и еду для наших животных, и воду для наших животных, и какие-нибудь приятные лакомства для наших животных, и подстилки для наших животных. Мы возьмем цветные мисочки для наших животных, и самые любимые ошейники наших животных, и такие специальные красивые погрызки в форме косточек и бантиков, и игрушки для наших животных, и одеяльца для наших животных, потому что вечером может стать холодно. Мы будем выглядеть по-настоящему устрашающе, — говорят эти прекрасные, очень молодые, очень серьезные люди, лежа на невообразимо зеленой траве тель-авивского университетского кампуса. — Они не смогут к нам не прислушаться».