Беседу с директором Иерусалимского музея природы Евгением Резницким ведут Гали-Дана и Некод Зингер. Беседа происходит под громкие крики попугаев.

Гали-Дана Зингер: Давайте начнем с того, как мы сюда ехали. Нас вез арабский таксист, который, как только услышал, куда мы едем, сказал: «Я был там 30 лет назад». — «И что же ты помнишь?» — «Я помню, что всё там было такое красочное».

Евгений Резницкий: Это, действительно, место, которое помнят все иерусалимцы, потому что это самый старый музей города, ему уже 60 лет. И в свое время он был самым популярным музеем, да и во всем мире был период популярности музеев естественной истории. И все иерусалимские дети приходили в этот музей, и все без исключения его помнят, и в этом наша сила. У нас не так уж много сил, но одна из них — это ностальгия. Это самое аутентичное место в городе с точки зрения его природы. Посмотрите вокруг: эти иерусалимские террасы, старинный дом, построенный, как теперь говорят, экологически. Мы с вами сидим под сводчатым потолком, кругом исключительно местные растения. Здание не тронуто, потому что то ли от скупости, то ли от скудости не дали денег; оно не тронуто модернизацией 1970–80-х годов, когда все заливали пластиком и бетоном, якобы идя в ногу со временем, а на самом деле совершенно бездарно и безжалостно ломая самый базисный, автохтонный слой. Сад тоже не превратился в то, что мы видим в других публичных садах, потому что нет травы, нет поливки, не было бюджета, не было садовника — и сад остался неизменным со времен Османской империи и Британского мандата. С одной стороны, музей выглядит немного запущенным, но, с другой, это наше счастье, потому что иначе пришлось бы искусственно восстанавливать такую нетронутость, непорочность. Поэтому ностальгия работает, и это один из наших козырей.

Ностальгия по очень многим вещам. Скажем, ностальгия по хорошему образованию, потому что музей — это классический образовательный центр по всем тем дисциплинам, которые принято называть естественными науками. В какой-то мере мы все ушли в современные веяния, в виртуальность, в интерактивность и впали в блуд творческой свободы в образовании, которая завела нас в тупик. Поэтому ностальгия по классическим ценностям, ностальгия по осязаемому объекту сейчас жизненно необходима, а где как не в биологии мы можем дать такое образование? Ведь животный и растительный мир не изменился, классическая германская биология — это базис для любого образования. И здесь — заповедник классического образования, больше этого нигде нет ни в Иерусалиме, ни во всем Израиле. Наши выставочные залы — это просто трехмерный учебник 1960–70-х годов. Как все это было: картинки с разрезами и окошками, схемы, внутренности и так далее — все это есть в объемном виде у нас в музее.

Некод Зингер: Я помню залы природы в краеведческом музее в Новосибирске, где я рос в те же 1960–70-е годы. Все, что я вижу здесь, очень напоминает мне мое детство, хотя ландшафт, животный и растительный мир, конечно, другие.

Е.Р.: В любом областном центре был краеведческий музей с большим отделом природоведения, потому что советская школа образования повторяла германскую классическую школу.

Н.З.: Но здесь удивительно то, что это не только залы и не только чучела и препараты, но и сад, и живой уголок.

Е.Р.: И это тоже — классическая школа. Может быть, единственно новое, что я тут сделал, — это пасека, улей для наблюдения. Но и это находится в той же стилистике. Но главное — все это работает! Мы с вами не говорим в стиле классической русской интеллигенции: «Ах, как бы это было хорошо…». Мы говорим с вами о бизнесе. О малом бизнесе, который все-таки живет и побеждает. Этот музей существует за счет учебных программ. Вы, прожившие более 20 лет в Иерусалиме, представляете себе, что здесь можно продавать образование? Я не представляю… Но я его продаю. Это говорит не о том, что я такой способный бизнесмен. Наоборот: даже я могу продать это местным евреям и арабам, потому что само по себе классическое образование работает. Я содержу музей только за счет продажи этих учебных программ. Нельзя сказать, что музей богатеет, вы сами видите, но он существует! Ни один музей мира не живет на собственные средства. Это так и должно быть — и музейное дело, и образование всегда финансируются государством. В данной ситуации государство работает против меня, но, вопреки вмешательству официальных структур, я содержу музей уже 20 лет.

Н.З.: Давайте как раз поговорим о том, как вы тут появились, чем вы занимались в прежней жизни и как произошло, что вы здесь уже 20 лет и музей продолжает существовать в том виде, в котором мы его так любим.

Е.Р.: Опять-таки, это не благодаря мне, а скорее вопреки. Я начинал свою карьеру как ученый в области пчеловодства и в Израиле продолжал быть пчеловодом. Но область образования меня всегда привлекала. Идеи очень часто находятся на стыке, и мне хотелось совместить науку, производство меда и всего, что связано с пчеловодством, с образованием. Мне казалось, что пчеловодство — очень яркий и наглядный объект, вкусный во всех отношениях. Любой обучаемый — неважно, ребенок или взрослый — может в процессе некой игры получить целый комплекс знаний, даже не замечая этого. Он надевает маску, качает мед, пробует разные меды, наблюдает за пчелиной маткой в улье — и все это дает учебную начинку для развлекательной, по сути дела, программы. Я сюда пришел на полудобровольных началах с тем, чтобы сделать учебную пасеку. И вот эта учебная пасека стала моделью для всех учебных программ. Ведь без этого музей — мертв, и не потому что тут чучела, а потому что тут витрины, потому что «руками не трогать». Но можно внести элемент игры, написать «можно и даже нужно трогать». И все это воскресило музей, появился живой уголок, пошли занятия в органическом саду. Все учебные элементы приобрели осязаемость.

Г.-Д.З.: А какой эпохе принадлежат музейные экспонаты?

Е.Р.: Музей существует 60 лет. Первые экспонаты — его ровесники. В пятидесятые годы сюда приезжают немцы из Мюнстера с идеей помочь еврейскому народу после Катастрофы. Они три месяца живут в музее и создают несколько коллекций. Это звучит двусмысленно: чучела как компенсация еврейскому народу, но так оно и было. Каждый помогает, как может. Кроме того, они взяли будущего директора музея на три года в Мюнстер — обучаться за их счет. До сих пор присылают экспонаты, то есть в какой-то мере продолжают опекать музей.

Н.З.: А каким образом музей оказался именно в этом здании*?

Е.Р.: Я настаиваю на том, что это место и это здание просто сплелись с Музеем природы. Хотя, естественно, это здание не строилось как музей, оно в чем-то не совсем для него подходит, но за 60 лет оно уже срослось с музеем и обросло легендами и множеством скелетов в шкафах, в прямом и в переносном смысле. Согласно легенде, здание было построено в 1886 году по проекту Конрада Шика. Я так не считаю, Шик так не строил, но, возможно, он, как главный и единственный архитектор города, подписал этот проект. Здание строилось как частная вилла для богатого армянского купца Лазаруса Маргаряна. Место очень странное, в те времена оно находилось на самой окраине города, возле лепрозория, и само здание загадочно. Маргарян назвал его виллой Декан. Что такое Декан? Никто не знает. Я обнаружил, что Декан — большая провинция в Индии, где выращивают два продукта: опиум и хлопок. Не думаю, что он торговал хлопком. Вилла в глухом месте, вся обнесена высокой каменной оградой, более того, наверху еще были битые стекла, под оградой были высажены экзотические в то время мексиканские колючие кактусы, внутри — масса тайников. В 1912 или 1913 году Маргарян был лишен этой собственности властями. Судебного решения нет, но мы знаем, что его выселили из Иерусалима и недвижимость отобрали — еще до войны и армянских погромов. Все это говорит о том, что он, торгуя опиумом, не делился доходами; продажа опиума не была запрещена, но бизнес был теневой и очень прибыльный. Это моя версия, я ее никому не навязываю. Как богатый человек, он мог купить себе любую собственность в Старом Городе, но предпочел построить виллу именно здесь. Причем построил напротив улицу для своих служащих, которых тоже хотел держать на некотором расстоянии от дома. Эта улица сохранилась, все фасады того времени практически нетронуты.

Н.З.: Нынешняя улица Ха-Магид?

Е.Р.: Совершенно верно. Сохранился садик, часть прудов, остались цистерны для воды. Мы с вами сейчас сидим на семиметровой цистерне. Здесь было кухонное помещение, а второй этаж был жилым. Дом достаточно странный по своей архитектуре. Видимо, ему так было нужно. Тут все комнаты соединены одна с другой, нет никакой интимности.

Г.-Д.З.: И что же было дальше?

Е.Р.: Здесь находился какой-то турецкий чиновник, и поэтому, естественно, когда англичане пришли к власти, эта казенная собственность перешла во владение Его Величества на законных основаниях. Англичане создали тут английский сад с террасами и аллеями, построили ступени, внутри добавили камин, который вы видели. Тут у них был клуб с сигарным залом. А на крыше сделали наблюдательный пункт английской разведки. Дело в том, что там, где сейчас находится Институт Хартмана, было поле, где располагалось стрельбище Пальмаха (кстати, часть его до сих пор сохранилась). И англичане знали все расписание тренировок, тип оружия, имена командиров, тренеров, да и всего состава. Все было полностью под колпаком. Пользовались они этим или нет — другой вопрос. Во всяком случае, найдены все списки. Сохранился даже перископ Zeiss Jena. Видимо, англичан это устраивало, поскольку Пальмах занимал достаточно нейтральную позицию, но сейчас я не буду в это вдаваться. Нам-то важно, что это такой иерусалимский дом с привидениями. Кое-что из интерьера первоначального дома сохранилось — есть участки старого пола, хотя частично его изгадили современной плиткой. Перед уходом из Палестины англичане официально передали это здание на нужды образования. Тут возник первый в Западном Иерусалиме педагогический центр. И вот организаторы справедливо решили, что учебный центр не может обойтись без какого-то музея. Уже в 1949 году появляются несколько комнат, посвященных биологии. У нас до сих пор есть экспонаты того времени — плакаты с наклеенными очень наивными картинками. Впоследствии педагогический центр расширился, переехал на улицу Наркис, а здесь остался музей.

Г.-Д.З.: Есть ли какие-нибудь истории, связанные с экспонатами?

Е.Р.: Конечно. Вы, несомненно, обратили внимание на чучела львов. Иди Амин, диктатор Уганды, как и вся Африка в 1960-е годы, дружил с Израилем. Тедди Коллек подарил Уганде электростанцию, и в ответ Амин подарил Коллеку пару львов, которых наверняка предварительно съел. Но он пригласил лучших специалистов из Германии, и они сделали изумительные чучела. Я на их примере рассказываю детям о работе таксидермиста и объясняю им, что это искусство. В музее есть зал с диорамами, которые создал профессор живописи из Киева Дмитрий Барановский. Он был специалистом в области панорам на Украине в те времена, когда это было модно. Здесь в 1990-е из-за отсутствия работы и хандры он согласился сделать для нас эти диорамы. Не многие понимают, какая это сложная работа: вписать в ящик фон, с объемом и живописью, антураж, животное, установить освещение. По-моему, это потрясающе. Посмотрите зал пресмыкающихся. Там же находится и один из главных курьезов музея: позвоночник змеи, возрастом в несколько миллионов лет, с ногой. У змей, следовательно, были ноги и руки. И поэтому мы этот зал называем «На брюхе своем будешь ходить», как сказано в Книге Бытия.

Г.-Д.З.: То есть это змей еще до грехопадения.

Е.Р.: Да, это скелет того, еще совершенно девственного змея.
Еще у нас есть так называемая «Стена Плача», где представлены элементы того, что называется «половым воспитанием»: муляжи мужских и женских половых органов и разъяснительные тексты, показаны стадии развития плода. Эта стенка привлекает две категории посетителей: молодые пары из Меа Шеарим, которых умные раввины направляют сюда, и вандалов из того же сектора, которые разбивают витрину и крушат экспозицию. На входе в зал есть черная занавесочка.

Г.-Д.З.: И для чего же она предназначена?

Е.Р.: Ну, каждый понимает ее по-своему.

Г.-Д.З.: А предохраняет ли она от вандализма?

Е.Р.: Иногда предохраняет.

Н.З.: Что же, собственно говоря, происходит сейчас? Почему обострилась ситуация с нашим любимым музеем? Кто и почему на него покушается?

Е.Р.: Формально ситуация такова, что муниципалитет получил выгодное предложение от института «Шалем», который хочет создать здесь свой центр логистики и образования на английском языке для богатых американских студентов.

Н.З.: С какими целями? Ради светлого будущего на Ближнем Востоке?

Е.Р.: Не знаю, меня это не касается, и, более того, я — за: почему бы не создать еще один колледж на тысячу студентов? Это, естественно, рабочие места и масса других прелестей. Но почему именно здесь? А вот они хотят именно здесь. Они скупают дома в этом районе, полностью выселяют жителей и создают такие замки. И поскольку городская программа включает идею создания нового Музея природы, вернее — расширения Музея науки со строительством новых зданий в современном комплексе музеев на Сдерот Ха-Музеоним, то зачем нужен старый? При этом совершенно понятно, что этот музей не перейдет в новое здание, а будет расформирован, а новый музей будет виртуальным, по образцу Музея науки. Такова формальная сторона вопроса. А по сути, как я понимаю, наш музей в том виде, в котором он сохранялся в последние двадцать лет, все время был для муниципалитета неким резервным фондом недвижимости. Это ведь единственный музей в городе, который принадлежит муниципалитету и в который он не вкладывал ни копейки, сохраняя его на случай выгодного предложения. Видите ли, это очень большой участок в самом дорогом месте Иерусалима, поэтому, если даже удастся отбить музей сегодня от одной конкретной напасти, без сомнения, это место постоянно будет под угрозой — пойдет ли речь об институте «Шалем», гостинице или новом квартале. Вселяет надежду то, что у нас так много моральной поддержки от жителей Иерусалима, которым музей дорог, и много добровольных помощников. Но однозначно: отцы города решили, что это место должно принести большой доход, а не служить какому-то провинциальному музею природы. Речь идет о миллиардах.

Н.З.: Может быть, нужно срочно объявить это место заповедником истории Иерусалима с действующим Музеем природы внутри? Ведь это действительно уникальное иерусалимское место из числа тех, которые исчезают на глазах. Это исчезающий вид, который не то что в Красную книгу, а в пламенно-алую следует занести. Может быть, нужно поднять международную кампанию, чтобы выставить миллиарды против миллиардов?

Е.Р.: Конечно. Это уникальное явление, в котором сохранилась и история, и душа города и которое потом, десятилетия спустя, придется возобновлять, восстанавливать искусственно за очень большие деньги, но тогда это уже будет новодел. А восстанавливать придется, потому что именно на это, несомненно, будет огромный спрос.

--------------

* Ул. р. Шмуэля Могилевера, 6.

Фото Г.-Д. Зингер