Четвертого марта тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, в газете "Известия" были опубликованы статья Липавского и редакционное послесловие к ней, обвинявшие меня и еще нескольких активистов алии в шпионаже против СССР по заданию ЦРУ. Друзья приходили утешить, а на самом деле – и проститься.
...Тот, кто был справа от меня, легко, без нажима, придерживал на своем колене мою правую руку; другой, слева, – левую. Третий, в неудобной позе, почти лежа, пристроился за нашими спинами – на тот, очевидно, случай, если я решусь бежать, разбив заднее стекло, а может, для того, чтобы помешать западным корреспондентам, с которыми я только что был, сфотографировать меня. Рядом с шофером сидел еще один и докладывал по рации о том, что операция успешно завершена.
...Я говорил себе: "Смотри внимательно, может быть, ты видишь Москву в последний раз", – и пытался запечатлеть в памяти улицы, по которым мы проезжали.

В марте 1977 года был арестован Анатолий Борисович Щаранский, 29-летний физик и «отказник», английский переводчик А.Д. Сахарова. Такова была реакция властей на многолетнюю правозащитную деятельность Щаранского в рамках движения отказников и хельсинской группы. Ему предъявили обвинения по 64 статье – в измене Родине и шпионаже, что грозило расстрелом, но в результате приговорили к 13 годам лишения свободы и принудительных работ. После заключения в Лефортовской тюрьме, он был отправлен в ГУЛАГ, в 35-ю зону, где и отсидел последующие восемь лет.

Жена Щаранского Наталия (Авиталь), с которой незадолго до ареста он сочетался еврейским религиозным браком, все эти годы вела на Западе активную борьбу за освобождение мужа. В частности, в 1985 году в Женеве она устроила демонстрацию перед зданием, где встречались Горбачев и Рейган.
В результате политических перемен в Союзе и давления Запада в феврале 1986 года Щаранский был освобожден и депортирован из СССР (обменян на пару советских шпионов):

– Гражданин Щаранский! Я уполномочен объявить вам, что указом Президиума Верховного Совета СССР за поведение, порочащее высокое звание советского гражданина, вы лишены советского гражданства и как американский шпион высылаетесь за пределы СССР!
Свершилось! Я встаю и не менее торжественно говорю:
– Я намерен сделать по этому поводу письменное заявление. Прошу дать мне ручку и лист бумаги.
– Нам ваши заявления не нужны.
– В таком случае я сделаю устное заявление. Во-первых, я очень рад, что через тринадцать лет после того, как я впервые возбудил ходатайство о лишении меня советского гражданства, мое требование наконец-то удовлетворено...

Щаранский эмигрировал в Израиль, где принял имя Натан. Он описал историю своего пребывания в ГУЛАГе в книге «Не убоюсь зла», фрагменты из которой цитируются в этой статье. Получив за свою правозащитную деятельность и страдания почетные награды от Конгресса и президента США и признание от Сионистского форума – организации бывших советских диссидентов, Щаранский пошел в большую политику.

В 1995 году он учредил свою партию (Исраэль ба-алия), предназначенную, естественным образом, для иммигрантов из Союза. Один из партийных лозунгов был таким: «Наши лидеры сначала идут в тюрьму и лишь затем – в политику». На парламентских выборах партия Щаранского получила семь мест в Кнессете, а сам Щаранский вошел в правительство Нетаньягу в качестве министра торговли и промышленности. В кабинете Барака Щаранский получил портфель министра внутренних дел, а при Шароне был министром по делам Иерусалима и диаспоры.

В 2005 году Щаранский занял 11 место в списке 100 самых влиятельных людей года по версии журнала Times. Очевидно, что отнюдь не все члены израильского правительства достигают такой известности. Дело в том, что в 2004 году увидела свет новая книга Щаранского – The Case for Democracy. Книга, посвященная памяти А.Д. Сахарова, имела оглушительный успех и была переведена на полтора десятка языков – и все потому, что оплот мировой демократии, президент США, объявил ее своей политической Библией.

***

Согласно талмудическому преданию, великий мудрец Гилель сумел изложить суть Библии, пока его слушатель стоял на одной ноге: «Не делай другому того, чего не пожелал бы себе». Вряд ли президент Буш проводил эту изысканную параллель, но, надо сказать, книга Щаранского по сути ровно о том же.

Книга посвящена бинарной оппозиции: свободное общество – общество страха, демократия – диктатура. Сколь угодно плохая демократия всегда лучше сколь угодно хорошей диктатуры. Поэтому насаждать демократию нужно везде. Аргументы, что диктатура – режим более стабильный и безопасный для окружающих, – чушь: диктатор рано или поздно всегда становится агрессором. Аргументы, что некоторые народы – негры, афганцы или палестинцы – к демократии сейчас не готовы или вообще не приспособлены, – такая же чушь. То же самое в свое время говорили про итальянцев и немцев. Аргументы, что те же народы искренне преданы своим режимам, в корне неверны: на самом деле, они лицемерят из страха, ради спасения жизни. Вспомните, ведь вплоть до перестройки то же самое твердили американские политики о советском обществе. Вот тут-то и находится моральное ядро книги Щаранского: он экстраполирует свой опыт советского диссидента на современных афганцев и иракцев и призывает демократические страны оказать им ту поддержку, которой в свое время так не хватало ему самому и его коллегам.

Вот, собственно, и всё. Щаранский многократно иллюстрирует свои тезисы примерами из политической жизни последних десятилетий. Примеры организованы в два потока: американо-советские отношения пред- и перестроечной эпохи (включая, естественно, тему советских евреев) и американское миротворчество на Ближнем Востоке. Настойчивый параллелизм говорит сам за себя, а точнее, все о той же гилелевской истине.

Есть в этой книжке и одна забавная деталь. Во вклейке. После ряда цветных фотографий, представляющих встречи улыбающегося Щаранского с улыбающимися же западными политиками, фотографий, снабженных подробными подписями и датами, мы видим последний кадр: черно-белый, мрачный-мрачный и многозначительно неподписанный. И не разобрать на затемненном снимке: то ли Владимир Владимирович держит Натана Борисовича за грудки, то ли – по доброй советской традиции – собирается облобызать.

***

Не скрою, я далек от политики и отнюдь не виртуозно разбираюсь в ситуации на Ближнем Востоке или в американских планах мирного урегулирования всевозможных конфликтов. Говорят, настоящие эксперты рецензировать книгу отказались. Что, впрочем, само по себе уже рецензия.

Чтобы не лишать вас мнения политических журналистов, приведу основные варианты оценок. Вообще, русскоязычная пресса о книге пишет или плохо, или ничего.

Виктор Тимошенко, пожалуй, наиболее осторожен: «Натан Щаранский – это легенда советского диссиденства. Дань уважения к этому политику не позволяет быть слишком строгим к его литературно-политическому опусу. Почитайте сами».

Алек Эпштейн язвительно отмечает, что «демократия в Израиле никогда не казалась столь малозначительным излишеством, коим она кажется в наши дни... Популярность «Кадимы», в которой никаких демократических выборов не было и в помине, едва ли не более чем вдвое превосходит популярность... Партии Труда, избирательным правом в которой обладают более ста тысяч членов и которая в пятый раз подряд провела демократические праймериз для определения своего списка кандидатов в депутаты парламента. В демократии не особенно заинтересованы и палестинские соседи, поддержавшие в ходе достаточно свободных выборов ту политическую силу, которая выступает за передачу высших властных полномочий никем не избираемым аятоллам – совету мудрецов Корана». В завершение Эпштейн призывает Щаранского «задуматься о кардинальной переработке своего сочинения».

Хиллел Халкин упрекает Щаранского в расхождении слов с делами: «Браво! Можно согласиться с каждым словом. Претензии, которые я, как и многие другие израильтяне, выдвигаю к Щаранскому, не имеют отношения к демократии в Ираке или Палестинской автономии. Они связаны с демократией в Израиле, ведь порой нам так хочется, чтобы он проявил к ней столько же энтузиазма». Популярность книги Халкин объясняет моральным авторитетом, который Щаранский заслужил в ГУЛАГе. Однако, предостерегает Халкин, «приобретенный моральный авторитет можно растратить. И это вряд ли поспособствует защите демократии».

И наконец, Игорь Ефимов критикует Щаранского за своевольное обхождение с фактами и объясняет это принятым в физике приемом – пренебрежением маловажными факторами. Щаранский, таким образом, пренебрегает «традициями и предрассудками того или иного народа, уровнем политической зрелости, уровнем правосознания... Тогда все народы оказываются, действительно, на одно лицо». Ефимов категорически не соглашается со столь важным для нашего автора параллелизмом и опровергает все его оптимистические предсказания в пользу демократии: «Если бы каким-то чудом Щаранскому удалось завтра учредить демократию в Саудовской Аравии, на первых же выборах, всеобщим, прямым и тайным голосованием, собрав 99% голосов, в президенты был бы избран Усама Бин-Ладен».

Разочаровываться всегда обидно, но – в конце концов – что за интеллектуал такой Джордж Буш-младший, что мы должны доверять его читательским симпатиями?
Щаранский выразил свои многолетние убеждения – напористо, суггестивно, на две с половиной сотни страниц. Да, с его выкладками можно поспорить – а с чьими нельзя? Да, эта книга не отличается глубиной политологического или, тем паче, исторического анализа, – но это же не диссертация, а речь с танка. Да, израильские журналисты до некоторой степени правы, упрекая его в том, что он не следует своим теориям на практике, – а кого из политиков не критикуют? Да и понятно же, что проще бороться против, чем за; проще быть в оппозиции, чем у власти. Впрочем, всё это уже выражено отечественным протореволюционным классиком:
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан умирающих
За великое дело любви.

Как бы то ни было, ценить Анатолия Борисовича надо, однозначно, не за это. Не за затянувшиеся панегирики воздуху свободы, а за его уникальный и очень достойный жизненный опыт, который он смог ярко и местами трогательно описать:

Да, это она — моя Авиталь, моя Наташа, та самая девочка, которой я двенадцать лет назад обещал, что наша разлука будет недолгой...
В отчаянной попытке проглотить комок, подкативший к горлу, и стереть улыбкой слезы с наших лиц, я говорю ей на иврите:
— Прости меня за то, что я немного задержался...
Лишь глубокой ночью, в Иерусалиме, в Старом городе, я отпустил ее ладонь, толпа разнесла нас в разные стороны, и я поплыл на чьих-то плечах к Стене Плача.
Держа в руках нашу Книгу псалмов, я поцеловал теплый камень и произнес древнее благословение:
"Барух... матир асурим" — "Благословен Он, освобождающий узников!"