Елена Макарова, Сергей Макаров, Екатерина Неклюдова, Виктор Куперман
Крепость над бездной. Книга I: Терезинские дневники 1942–1945.

Елена Макарова, Сергей Макаров
Крепость над бездной. Книга II: Я – блуждающий ребенок. Дети и учителя в Терезине, 1941–1945

Елена Макарова, Сергей Макаров
Крепость над бездной. Книга III: Терезинские лекции 1941–1944
М.: Мосты культуры; Jerusalem: Gesharim, 2003-2006

Близится к завершению один из важнейших издательских проектов последних лет – задуманная Е. и С. Макаровыми и реализованная издательством «Мосты культуры» «терезинская энциклопедия».

Читая эти книги, понимаешь, почему Михаил Ромм назвал свой фильм «Обыкновенный фашизм» и отчего это словосочетание стало устойчивым. Это только извне и постфактум кажется, что фашизм – это катаклизм сродни землетрясению, взрыву или цунами. Ромм сумел взглянуть на природу явления изнутри и понять: фашизм тем и страшен, что превращает ад в обыденность, привычку, норму жизни. Обыкновенный фашизм порождает обыкновенный ад – не одномоментную катастрофу, но растянутый во времени рутинный процесс.

Ад, уготованный евреям руководством Третьего рейха, был с немецкой педантичностью поделен на отделы и подотделы. Терезину в этой разветвленной структуре отводилась роль своеобразного «департамента рекламы» – он был призван служить чем-то вроде потемкинской деревни, скрывающей подлинное положение дел. Именно в Терезине в 1944 году немецкие кинематографисты снимали пропагандистский фильм «Еврейское поселение»: о том, как хорошо живется евреям под властью нацистов. Сюда приезжала делегация Красного Креста, члены которой пришли в полный восторг от увиденного. Наконец, главный разработчик плана «окончательного решения еврейского вопроса» Адольф Эйхман назвал однажды Терезин «маленьким сионистским экспериментом для будущего еврейского государства».

Почему для создания «крепости-обманки» был выбран именно этот скромный городок в 60 километрах от Праги? Видимо, причина в том, что по географическому положению Терезин являлся идеальным перевалочным пунктом между крупными чешскими городами и польскими лагерями смерти. С конца 1941 года сюда стали прибывать транспорты с чешскими, немецкими, австрийскими, голландскими и датскими евреями. Ссыльные были весьма неоднородны по социальному статусу. В Терезин свозили, с одной стороны, стариков, инвалидов, калек, душевнобольных, которых не успели уничтожить в рамках программы эвтаназии, с другой – представителей еврейской элиты: бывших государственных деятелей, военных, артистов.

Среди новых жителей Терезина была крупные банкиры, министры, генералы. Впрочем, довоенное положение помогало слабо. В городе, рассчитанном на 6–8 тысяч человек, одновременно собирались десятки тысяч (в сентябре 1942 года население Терезина составляло почти 60 тысяч человек). Жилья не хватало, иногда спальные места устраивались даже в витринах довоенных магазинов. Всего через это «образцовое гетто» прошли более 150 тысяч человек, большинство из которых погибли в Освенциме и других концлагерях, а около 35 тысяч умерли в самом Терезине от голода и болезней. Недостатка в квалифицированных врачах в городе-лагере не было, однако хронически не хватало медицинского оборудования и лекарств.

В Терезине практиковалось раздельное проживание мужчин и женщин. Мальчики до 12 лет жили с матерью, а достигнув этого возраста – с отцом. Контакты между полами сводились к минимуму. Режим был расписан до мелочей, за любое нарушение (например, за курение или попытку передать письмо за пределы города) полагались самые жестокие наказания - вплоть до депортации в лагерь уничтожения или смертной казни. Досконально была продумана и система унижений: так, например, официальная инструкция требовала от обитателя гетто, обращающегося к начальству, «принимать вид провинившегося».

Тем не менее, как констатирует в предисловии к изданию Елена Макарова, нацистская попытка превратить людей в безличные «нумера» провалилась. Терезин стал символом духовного сопротивления, опытом выживания человека в условиях реализованной антиутопии. В гетто проходили концерты и спортивные состязания; в местном театре регулярно ставились драматические спектакли, оперы, оперетты; дети выпускали подпольные иллюстрированные журналы; картины, созданные терезинскими художниками, до сих пор выставляются по всему миру. Педагоги, несмотря на строжайший запрет, продолжали обучение детей; лучшие европейские профессора читали лекционные курсы на разные темы; один из самых известных психологов XX века Виктор Франкл создал в Терезине теорию логотерапии, впоследствии прославившую его на весь мир. В результате интернированные дети получали едва ли не лучшее образование, нежели то, которое могли бы получить «на воле». Воспитатели терезинских детдомов заботились о своих подопечных ничуть не меньше, чем Януш Корчак о варшавских сиротах, – и точно так же гибли вместе с ними в Освенциме и Треблинке…

Собственно, весь «город-ад» был многолетней героической попыткой создать иллюзию нормальной жизни. Точнее, даже не иллюзию – в основе внутреннего сопротивления терезинцев как раз лежало стремление изо всех сил поддерживать нормальную жизнь: просто жить – преодолевая невозможное, отказываясь признавать очевидное. Но существование на краю бездны предполагает невероятную отчетливость каждого прожитого мгновения – отсюда впечатление чрезвычайной духовной и интеллектуальной наполненности терезинской жизни, ее исключительной насыщенности. Впечатление, возможно, объективно обманчивое – в конце концов, все дети играют в футбол (или в куклы), рисуют бабочек, мастерят проволочных жирафов. Но то, что в обычных условиях воспринимается как развлечение, в Терезине становится подвигом, Событием. Кукла, сделанная девочкой в ночь перед отправкой на «транспорт» – то есть в лагерь смерти, занимает иное место в истории, нежели похожая кукла, купленная заботливой мамой для любимого ребенка в супермаркете за углом.

Обыкновенный ад просуществовал в Терезине четыре года. Даже май 1945 года принес избавление не всем обитателям гетто, остававшимся к этому времени в живых. Перед самым концом войны сюда свезли больных из различных концлагерей, в городе вспыхнула эпидемия сыпного тифа, продолжавшаяся почти год. Эта эпидемия унесла еще более полутора тысяч жизней. Поэтому последние узники покинули Терезин только в ноябре 1945 года, после того, как сыпной тиф сошел на нет.

**

А теперь об одной частной проблеме. Читателя «терезинского» эпоса не может не поразить то, насколько идеологизированными были жители обреченного города. Все довоенные «вольные» споры продолжались и тут – точно так же ревнители традиций враждовали со сторонниками ассимиляции, и пока сионисты преподавали иврит, еврейскую историю и мечтали о собственном государстве, чешские патриоты лелеяли мечты о возвращении из изгнания правительства Эдуарда Бенеша и возрождении прежней гостеприимной Чехословакии – общего дома для всех проживающих в ней народов. Это противостояние между терезинскими сионистами и ассимилянтами и по сей день порождает множество спекуляций. Надо признать, Терезин и в самом деле позволяет обосновывать самые экзотические (читай – людоедские) теории: еврейское самоуправление, еврейская полиция в этом «идеальном» концлагере – что может быть благодатнее для желающих поупражняться в юдофобии?

Большую часть первого «терезинского» тома занимает дневник Эгона Редлиха, дополненный другими свидетельствами, ранее не публиковавшимися. И здесь мы подходим к очень важному моменту: дело в том, что дневник Редлиха, обнаруженный чешскими строителями в 1967 году в Терезине, на чердаке сносимого дома, вот уже почти сорок лет активно используется в антисемитской пропаганде.

Формально руководство гетто осуществлялось Советом старейшин, состоявшим по преимуществу из видных пражских сионистов. Фактически же ни одно более-менее важное решение не могло быть принято Советом без одобрения со стороны немецкого коменданта. Это касалось и самого болезненного вопроса – депортации жителей Терезина в концлагеря. Немцы передавали еврейской администрации указания о числе, возрасте и профессиях депортируемых, а конкретные списки составлялись соответствующим отделом самоуправления. В так называемую «рекламационную комиссию», занимавшуюся подготовкой этих списков, входил и автор самого известного терезинского дневника.

В советское время официальная пропаганда считала дневник Редлиха доказательством того, что «сионистская верхушка» целиком и полностью разделяет с нацистами ответственность за уничтожение евреев. Сегодня интерпретации несколько усложнились. Так некоторое время назад, на съезде армейского духовенства, известный православный проповедник дьякон Андрей Кураев используя тенденциозно подобранные и лживо истолкованные цитаты из дневника Редлиха, пытался доказать, что сионисты сознательно уничтожали евреев-христиан, внося их в депортационные списки в первую очередь.

В этих целях все упоминания Редлиха о чешском населении Терезина были истолкованы Кураевым так, будто речь шла о крещеных евреях. Например, на основании абсолютно прозрачной и вроде бы не допускающей двойного толкования фразы «узнал, что готовят списки христиан, которые покинут Терезин», Кураев делает следующий вывод: «Были более ценимые жизни – это евреи, практикующие иудаизм и разделяющие сионистские идеалы. И были “отмершие ветви” – ассимилированные чешские евреи, иудо-христиане, “выкресты”. Именно из них и составлялись прежде всего списки смерти. Немцы при “окончательном решении еврейского вопроса” не делали различия между евреями-христианами и евреями-иудеями. Но это различие, оказывается, делали их пусть и подневольные, но всё же помощники из руководства сионистских организаций». В подтверждение своей мысли Кураев даже сослался на «авторитетный» источник – сборник 1978 года «Сионизм – правда и вымыслы».

Таким образом, кощунственная советская клевета в отношении погибшего в Освенциме юноши, на которого была возложена невыносимая обязанность – решать вопросы жизни и смерти, продолжается. Странно, что никто еще не догадался объявить обличительным документом роман У. Стайрона «Выбор Софи»: там речь идет о том, как мать посылает на гибель своего ребенка…

Впрочем, на самом деле вопрос о еврейском самоуправлении и мере его ответственности за терезинскую катастрофу действительно непрост, и дать на него ясный и однозначный ответ едва ли возможно. Бывший чешский офицер Витезслав Ледерер, в декабре 1943 года депортированный из Терезина в Освенцим, через несколько месяцев бежал из лагеря, переодевшись в эсэсовскую форму, и вернулся в Терезин, чтобы рассказать членам Совета старейшин страшную правду. Неизвестно, поверили ли старейшины Ледереру, но в любом случае сообщенную им информацию они предпочли сохранить в тайне. Между тем некоторые историки полагают, что обнародование правды об Освенциме могло бы спровоцировать восстание и предотвратить массовые депортации осени 1944 года.

И еще факт. В октябре 1942 года жители гетто узнали из передачи Би-би-си (радиоприемник был нелегально установлен в одном из городских зданий) о массовом уничтожении евреев в концлагерях газом, однако глава Совета старейшин Якоб Эдельштейн назвал эту информацию «гнусной британской пропагандой». В то же время сами немцы вспоминали впоследствии, как бесстрашно общался Эдельштейн с представителями нацистского руководства, как последовательно отстаивал права узников…
Разве это не доказывает невозможность сведения позиции еврейского руководства Терезина к какой-то простой и все объясняющей схеме?