Они уходят, мой Капитан. Собственно говоря, они ушли. Совсем.
Аркадий и Борис Стругацкие. Волны гасят ветер
В первые послевоенные годы будущее ортодоксального еврейства виделось многим в мрачных тонах. Во-первых, крупнейшие восточноевропейские центры традиционного иудаизма были уничтожены. А во-вторых и в главных, ортодоксальным семьям Израиля и диаспоры никак не удавалось предотвратить массовый исход молодежи, начавшийся еще в середине XIX века. Так что многим тогда казалось, что стоит заключать пари, где и когда закроется последняя ортодоксальная синагога или йешива и кому из знатоков Торы выпадет честь стать последним ортодоксальным раввином в истории.
Как показали дальнейшие события, слухи о смерти ортодоксии оказались преувеличенными. Более того, в 60-70 годы по всему миру начался массовый процесс возвращения к истокам, когда евреи, порвавшие в прошлом с религией или даже выросшие в нерелигиозных семьях, резко меняли образ жизни, становясь праведными и богобоязненными сынами Израиля.
Неиссякаемый приток неофитов вызвал огромный энтузиазм в ортодоксальном мире, а также неподдельный интерес у всех исследователей современной еврейской жизни. В результате за короткое время на книжных полках появились десятки разноязычных книг всевозможных жанров, посвященных теме «возвращения»: автобиографии и биографии "вернувшихся", научные монографии, художественные произведения в стихах и прозе. Значительная часть этой литературы доступна в русском переводе или была на нем написана. Ссылки на нее можно найти в соответствующем разделе каталога "Все еврейское образование".
Подобные сочинения продолжают появляться и сегодня. Однако в последние годы все чаще раздаются и прямо противоположные голоса, свидетельствующие о том, что движение на еврейской улице по-прежнему двустороннее: одни евреи приходят из светского мира в мир Торы, другие же – идут в прямо противоположном направлении.
Если верить статистике, ни одна община не может считать себя застрахованной от подобных потерь. Ибо среди ушедших от религии всякой твари – не "по паре" даже, но сотни и тысячи: сефарды и ашкеназы, хасиды и миснагеды, ультраортодоксы и религиозные сионисты, модернисты и консерваторы. Уходят как дети неофитов, так и те, у кого за плечами десятки поколений благочестивых предков. Наконец, со временем перестают соблюдать и многие неофиты, сознательно выбравшие иудаизм, и даже прозелиты, потратившие немалые усилия на присоединение к народу Израиля.
Каковы масштабы этого явления, точно сказать никто не может. Во-первых, сами ортодоксы не слишком заинтересованы в подобной статистике, причем не только по причинам пропаганды и престижа, но и из чисто личных соображений: во многих общинах наличие порвавших с религией родственников резко понижает "стоимость" человека на брачном рынке. А во-вторых, многие из тех, кто перестал верить и соблюдать, продолжают жить в общине и придерживаться внешних норм: дресс-кода, посещения синагоги, формата образования детей и т.д. Соответственно, не вполне понятно, включать или не включать их в число "ушедших", или, иными словами, как правильно определять "религиозность": галахически или социологически.
Моти (на момент интервью – 30-летний мужчина) вырос в семье сатмарских хасидов. Подобно многим своим одноклассникам Моти регулярно подвергался в школе физическим наказаниям, а у родителей, замученных жизнью, не было времени им заниматься. Он чувствовал себя одиноким и покинутым – и это сделало его легкой добычей хасидов-педофилов, которые регулярно насиловали его в микве, куда благочестивые мужчины ходят накануне субботы с целью ритуального омовения.
Unchosen, р.83
Не то чтобы у ультраортодоксов всего этoгo не было – есть, и в изобилии. Однако жизнь ультраортодоксальной общины, безусловно, не сводится к подобным эксцессам – как и жизнь любой общины. И эта книга о «темном царстве» в результате вызывает тот же эффект, что и приснопамятная советская пропаганда: обилие черной краски в какой-то момент уже не пугает, но заставляет усомниться во всей сообщаемой информации. Так что в итоге разоблачительная книга начинает работать на "ультраортодоксальную пропаганду".
Помимо переизбытка черной краски, есть еще минимум два пункта, делающих исследование Винстон идеологическим бумерангом. Во-первых, "бунтари", описанные в книге, слабы, инфантильны и не слишком порядочны, в итоге вызывают у читателей скорее неприязнь, чем жалость. А во-вторых, Винстон честно пишет, что человека, пожелавшего вырваться из гетто, ждет впереди множество тяжких испытаний, связанных с отсутствием необходимых знаний и навыков. Разумеется, в этом виноваты не они сами, а система, в которой они выросли: школы, не дававшие нормального светского образования, родители, не научившие жизни в "большом" мире и т.д. Однако ответ на вопрос "кто виноват?" не слишком помогает ответить на другой, более важный вопрос: "что делать?". Так что, прочитав книгу Винстон, засомневавшийся хасидский юноша дважды и трижды задумается, стоит ли покидать опостылевшую, но все-таки более-менее надежную гавань.
Прежде чем приступить к работе, Марголис проинтервьюировала несколько сот человек, ушедших из различных ортодоксальных общин, и проанализировала гору релевантной литературы. А кроме того, Фаранак, подобно Бильбо Беггинсу, проделала путь "туда и обратно": получив религиозное воспитание, в юности она отошла от иудаизма, а затем вновь вернулась к соблюдению заповедей. Поэтому многое из того, что она пишет, известно ей не понаслышке. Книга Марголис имеет ряд существенных недостатков, касающихся, в том числе, методологии. Однако обсуждать их в этой статье не время и не место. Поэтому поговорим о другом: почему, согласно собранным ею свидетельствам, те или иные люди оставили традиционный иудаизм.
В самом начале книги Марголис решительно отвергает традиционные кошерные объяснения данного феномена. Да, в нашем мире действительно есть множество соблазнов, перед которыми бывает трудно устоять, но в то же время никогда еще соблюдение заповедей не было столь комфортным и безопасным – как в Израиле, так и в диаспоре. Да, есть люди, которые перестают соблюдать исключительно из гедонизма, но обычно это совсем не так – напротив, уход от религии связан с лишениями и болью. Да, в наши дни можно свободно и беспрепятственно уйти из любой религиозной общины, но столь же свободно можно в ней и остаться.
Покончив со стереотипными объяснениями, Марголис естественно предложила собственное объяснение. По ее мнению, основной причиной ухода является сам ортодоксальный иудаизм! Точнее сказать, тот образ иудаизма, который под влиянием различных факторов складывается у человека в голове. В тот момент, когда этот образ становится достаточно отталкивающим, человек уходит.
Какие же претензии предъявляли респонденты Марголис к ортодоксальному иудаизму? Кое-кто жаловался на те же проблемы, что и герои Винстон: физическое и сексуальное насилие в семье, школе или общине, непонимание со стороны родителей, непорядочное поведение тех, кого община считала образцом для подражания и.т.д.
Бывший нью-йоркский хасид Шломо был самым младшим и самым смышленым в своем классе. Когда выяснилось, что он делает контрольные лучше всех, старшие одноклассники начали его регулярно избивать. Несколько раз они просто выбрасывали его вещи из общежития и не давали ему войти. Никаких мер против мальчиков, избивавших Шломо, принято не было.
Off the Derech, р.102
Когда Моше учился в первом классе и в чем-то провинился, раввин вызвал его к доске и начал отвешивать ему затрещины в ритме своей речи: каждое второе слово – затрещина, каждое второе слово – затрещина.
Моше уже давно не школьник. Раввин, избивавший его перед всем классом, продолжал работать в той же школе в течение еще 36 лет.
Off the Derech, pр.104-105
Как справедливо заметила Марголис, несмотря на болезненность подобного опыта, в теоретическом плане эти случаи следует признать легкими, поскольку свои подонки есть в любом сообществе.
Более сложными, по ее мнению, следует считать случаи "отпадания" по теологическим, творческим или морально-нравственным причинам. Некоторые респонденты усомнились в основных догматах иудейской религии и не сумели получить от раввинов и наставников адекватные ответы на мучившие их богословские вопросы.
Я не чувствовала, что нам действительно что-то объясняли. На все наши вопросы звучали ответы в духе «Это то, что Бог нам сказал» или «Это то, чего Бог от нас хочет». И все. Мы не должны были задавать вопросы. И должны были верить во все, что нам говорят, на основании вышеприведенных доводов.
Бывшая ученица ортодоксальной школы для девочек «Бейт Яаков»
Off the Derech, р.206
Другие ушли, поскольку не смогли реализовать в рамках ортодоксии свой творческий потенциал (к примеру, одной из респонденток запрещали играть на гитаре, другой – слушать нееврейскую музыку, и т.д.).
Известный американский писатель Хаим Поток вырос в хасидской семье и учился в йешиве. Ребенком он любил рисовать. Однако отец запретил ему это делать, заявив, что рисование – это гойское занятие.
Off the Derech, р.326
Наконец, некоторые были шокированы царящей в ортодоксальных кругах нетерпимостью и ксенофобией в отношении нерелигиозных евреев и неевреев.
Одна из учениц религиозной еврейской школы повесила на доске записку:
“Мы должны быть светом народам, но не должны их презирать. Они такие же, как и мы, просто у нас больше ответственности“.
На следующий день на доске появился ответ одной из одноклассниц:
«Неправда. Согласно Торе, гои – это мусор».
Off the Derech, р.334
Насколько объективно все эти претензии отражают реалии современной религиозной жизни? По мнению ортодоксальной еврейки, выпускницы и преподавателя Yeshiva University Фаранак Марголис, отражают и зачастую объективно. Правда, в отличие от своих респондентов, она искренне полагает, что речь идет не о порочности всей системы, а об отдельных прискорбных казусах, случающихся у кого-то, кое-где и порой. Но сами казусы она не опровергает. Впрочем, в некоторых случаях факты столь вопиющи, что отрицать их невозможно. К примеру, уровень "вербального насилия" в отношении неевреев достиг в некоторых ортодоксальных кругах такого накала, что даже раввины уже не могут делать вид, что ничего не происходит.
Хейльман не занимается собственно уходом от религии, хотя и упоминает об этом в своей книге. Тема его исследования – растущее стремление к самоизоляции и устрожению религиозных стандартов, характерное для современной американской ортодоксии. Тенденции, давно известные и изученные применительно к ультраортодоксам, в последние годы стали характеры и для так называемых Modern Orthodox, до недавнего времени ориентированных на интеграцию в американскую жизнь и на открытый диалог с внешним миром.
С чем связаны эти изменения? По мнению Хейльмана, причин здесь несколько. Во-первых, многих ортодоксов серьезно напугали изменения в американском обществе, которое с каждым годом становилось все более либеральным и раскрепощенным. Во-вторых, им так и не удалось создать когерентную, основанную на авторитетных еврейских текстах религиозную доктрину, которая служила бы идеологическим оправданием интеграции и культурного диалога. В результате позиция модернистов оказалась уязвимой для фундаменталистской критики. В результате многие вещи, еще поколение назад считавшиеся самоочевидными (например, совместное обучение или получение университетского образования), в глазах все большего числа нынешних Modern Orthodox выглядят проблематично или даже недопустимо.
Израильского раввина Иегуду Брандеса как-то спросили, что он думает о раздельных автобусах. Он ответил, что во времена его молодости религиозные тель-авивцы обоего пола не только не видели проблемы в том, чтобы ездить вместе в общественных автобусах, но и спокойно ходили на обычные тель-авивские пляжи, что в наше время даже умеренные ортодоксы считают совершенно немыслимым.
Аналогичные тенденции характерны как для американской, так и для израильской ортодоксии. Во многих случаях перемены заметны даже внешнему наблюдателю. К примеру, еще поколение назад совместное обучение считалось нормой для большинства религиозных школ. Сегодня же идеалом считается раздельное воспитание чуть ли не с детского сада. Аналогичная вещь происходит с молодежными движениями и организациями. Двадцать лет назад почти всех религиозных сионистов устраивала "Бней Акива", где мальчики и девочки занимались вместе. Сегодня же все большую популярность приобретают движения "Ариэль" и "Эзра", настаивающие на разделении полов.
По мнению Хейльмана, все это имеет непосредственное отношение к проблеме ухода от религии. Ибо чем строже становятся религиозные запреты, тем труднее реализовать свой творческий потенциал, оставаясь в ортодоксальных рамках. Чем сильнее самоизоляция, тем больше питательной среды для нетерпимости и ксенофобии. Таким образом, тенденции, описанные Хейльманом, создают те самые камни преткновения, о которые споткнулись респонденты Марголис.
В заключение скажем следующее. Все упомянутые работы были сделаны на американском и израильском материале. Однако сделанные в них наблюдения релевантны и для немногочисленных русскоязычных ортодоксов, большинство из которых исповедует иудаизм лишь в первом поколении. Далеко не все из них смогли сохранить верность сделанному выбору (точных цифр опять-таки никто не знает, но едва ли не половина русскоязычных неофитов, с которыми автор этих строк близко знаком, со временем вернулись к нерелигиозному образу жизни). У тех, кто все-таки устоял, нередко возникают проблемы с детьми, отвергающими выбор родителей. К сожалению, ни одного аналогичного исследования, сделанного на русскоязычном материале, на сегодняшний день нет. Поэтому тем, для кого эта проблема является жизненно важной, остается одно – внимательно изучить американский и израильский опыт. B надежде, что если это и не предотвратит повторения чужих ошибок, то как минимум подготовит к тому, с чем, вероятно, рано или поздно придется столкнуться.
