Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
В русском, райском и рабском
Валерий Дымшиц  •  23 марта 2010 года
Велик соблазн в духе макулатурных исторических романов поведать о том, как бродили по Земле Шампаньской (так!) артели бородатых и русоволосых плотников-отходников, ставили местным хозяевам терема да клети. Были среди пришельцев из далекой Руси не только православные, но и люди веры жидовской, которых прочие уважительно называли «шабашниками».

В русском, райском и рабском –

Трех синонимах смысла.

Виктор Соснора

Как известно, Раши, объясняя малопонятное или редкое слово в Писании, просто давал его старофранцузский перевод.
Но глоссы в комментариях Раши не всегда романские. Так, например, в пояснении, что за инструмент имеется в виду в стихе, запрещающем обтесывать камни для жертвенника (Исх 20:25), этот инструмент назван попросту דלטה.

Велик соблазн в духе макулатурных исторических романов поведать о том, как бродили по Земле Шампаньской (sic!) артели бородатых и русоволосых плотников-отходников, ставили местным хозяевам терема да клети. Были среди пришельцев из далекой Руси не только православные, но и люди веры жидовской, которых прочие уважительно называли «шабашниками». Эти в основном нанимались к местным единоверцам. И вот работала раз такая артель во дворе у богатого еврея-винодела, амбар, допустим, ставила. Хозяин, человек ученый, рядился с артельщиками на святом языке, ведь ни он их, ни они его языка не знали. И вот работают, значит, наши-то на дворе, а хозяин смотрит, как они ловко пазы вырубают, и спрашивает: как, мол, эта штука барзельная по вашему (по нашему, то есть) называется. А наши ему со всем уважением: «Долото, Соломон Исакыч, долото, батюшка…» А он как подхватится и бегом новое слово в комментарий вставлять.

Ничего такого, конечно, не было. Комментарий Раши переписывали в разных землях, и безвестные переписчики по образу первоисточника вставляли глоссы, каждый на своем языке. Переписывали Раши и в великом городе Прага, где в XII--XIII веках евреи говорили на старочешском. Отсюда и «долото».

Прага – порог в славянские земли (по-еврейски «Прог», еще слышнее). Земли и страны, простиравшиеся на восток за этим «порогом», еврейские средневековые источники называли Эрец Кнаан – «Земля Ханаанская», и язык (языки) той земли – лашон кнаан – «ханаанским», и евреев, что живут в тех землях и говорят на том языке, – кнааним – «ханаанские» евреи.

Земля Ханаанская – это библейская Земля Обетованная. В силу своеобразного чувства юмора, присущего еврейской истории, в конце XIX века, когда «кнаанские» реалии уже потеряли свою актуальность, в славянских землях действительно проживало 95% всего еврейского населения мира. На карте неофициальных топонимов появился и «Литовский Иерусалим» – Вильна, и Иерусалимка – бедняцкий квартал Винницы и прочие «палестины». Так что, если где и была Страна Израиля, то в славянской – польско-украинско-белорусской – Восточной Европе, откуда, как каша из горшка, еврейский народ «переливался через край» еще и в неславянские – румынско-мадьярско-литовские – земли.

Но почему «Славия» – это «Кнаан»? В конце первого тысячелетия новой эры классический servus был вытеснен новым термином – sclavones (слово, прижившееся во многих европейских языках), так как в это время славяне – основной товар на рабских рынках Европы от Крыма до Кордовы и от Бирки до Неаполя. В Писании сказано: «Проклят Ханаан, рабом рабов будет он у братьев своих» (Быт 9:25). Ханаан, как известно, пострадал из-за своего отца Хама, был проклят вместо него. Таким образом, перед нами просто раввинистическая калька с общеевропейской латыни. Как бы то ни было, Эрец Кнаан, название с двойным смыслом – «Страна рабов – Земля Обетованная» – пришлось славянскому пространству как раз в пору.

На этом обширном пространстве жило некоторое – неопределенно большое – количество евреев, которые постепенно были «ашкеназированы», то есть перешли на более или менее германское наречие, причем процесс этот завершился в общих чертах только в конце XVII века [1]. Славянский язык евреев-кнаанитов интерферировал с языком тайч, языком пришельцев-ашкеназов, породив идиш. О славянской подкладке идиша можно много чего сказать, но, видимо, в другой раз. Пока отметим только, что непосредственно от самого славяно-еврейского языка до нас дошло очень немногое, так как на нем практически не было создано письменных памятников (или они не сохранились).

Дольше всего просуществовавшей формой «лашон кнаан» был, несомненно, некий еврейский этнолект западнодревнерусского, на котором евреи говорили в той земле, которую они называли Райсн (Русь), а мы называем Белоруссия. Так, например, в середине XVII века некий раввин, приехавший в Могилев из немецкого города Дессау, жалуется, что местные евреи «ашкеназского» языка не понимают. Кажется, что последними образцами этого русско-еврейского наречия, дожившими до нашего времени, остались старинные «славянские» песни преимущественно религиозного содержания. Песни эти достаточно многочисленны, и объяснить их появление можно только «доашкеназским» происхождением. Песни вообще иногда живут долго. Так, например, и в наше время люди, не знающие идиша, вполне помнят какую-нибудь «Тум, балалайке». Эти славянские «песни западных семитов» притягательны и пугающе понятно-непонятны для «русскоязычного» уха. (Язычное ухо, явно придуманное Сальвадором Дали!) В этих песнях, во-первых, все (почти все) слова, если каждое брать отдельно, почти русские, во-вторых, эти слова (то ли для красоты, то ли наоборот) внутри себя сдвинуты, а в-третьих, все вместе, скопом бормочут о чем-то, чего сразу не понять, а если кажется, что понял, можешь быть уверен, что понял неправильно. Потому что славянский язык, например, русский, не обвык говорить на еврейские темы. В этом я как переводчик с идиша готов поручиться: иногда бывает мучительно трудно передать самые простые и естественные на идише обороты средствами русского языка. А кнаанский обвык, потому что, как те грибы сорта «если бы да кабы», вырос сразу в еврейском рту и, допустим, подставляет гебраизмы там, где они, как правило, стоят и в идише.

Ицкок, Ицхок, наш отец,
Был ты связан як бранец,
Стали малохим заплакати,
Велел Бог пускати.

Янкев, Янкев, батько наш,
Четырнадцать лет овцы пас,
Четырнадцать лет овцы пас,
Семь за Рохл, семь за нас.

(Песня «Ерушалаим – славный город»)
Язык не пустое вместилище, он зависит от того, кто говорит и о чем говорит. И уж точно не зависит от словарных значений отдельных слов. Мне понятна сквозная метафора Олега Юрьева о «кнаанской» природе поэтического языка Риссенберга, потому что, если эти завораживающие тексты разобрать на отдельные понятные слова, становится только непонятней. А как быть? А верить на слово, на все слова вместе.

Ерушалаим – славный город,
Люди говорили,
Ерушалаим – славный город,
Люди похвалили.

Люди зря не похвалят…



[1] Подробнее о проблемах языка евреев Восточной Европы см., например: Асланов С. Изменение языковой идентичности евреев Восточной Европы: к вопросу о формировании восточного идиша // История еврейского народа в России. Т. 1. М.-Иерусалим, 2010. С. 398 – 415.