В написанных в 1928 году «Циниках» Анатолия Мариенгофа, ближе к трагическому финалу, главный герой, альтер эго автора, говорит своей жене Ольге: «Снимайтесь в кино». А она отвечает: «Я предпочитаю хорошо сниматься в фотографии у Hапельбаума, чем плохо у Пудовкина».
Ида Моисеевна Наппельбаум родилась 26 июня 1900 года в Минске, а в 1913-м вместе с семьей переехала в Санкт-Петербург, была поэтессой — она начала писать стихи в четырнадцать лет, ходила на занятия в студию «Звучащая раковина» при Доме искусств. Студией руководил Николай Гумилев, который хвалил молодую поэтессу.
Благодаря этой студии, а также работе отца, Ида хорошо знала едва ли не всех литераторов того времени, от Ахматовой до Хармса и от Кузмина до Есенина. «Однажды был забавный эпизод: я сказала, что моя младшая сестренка Лиля хорошо читает стихи Ахматовой, — пишет Ида Моисеевна в книге воспоминаний “Угол отражения”. — Анна Андреевна захотела послушать. Она села с девочкой рядом на диван, и та стала читать: “Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле…” Когда она дошла до последней строки и прочла: “И нисходит на них тишина”, Анна Андреевна пыталась поправить девочку: “Почиет на них тишина”. — “Нет, — тряхнула головой Лиля, — нисходит!” — “Хорошо, хорошо, — быстро согласился автор”…»
Удивительно, но семью Наппельбаумов необъяснимым образом не тронули в 1930-е. За Идой пришли в 1951-м — ее обвиняли в давней дружбе с «врагами народа», давно умершими или уехавшими из России в 1920-е, в ее обвинении был зафиксирован и тот факт, что в ее доме до конца 1930-х висел портрет Гумилева — муж Иды в 1937 году уничтожил картину. «…И вот я в тюрьме. Начались допросы. Очень хотелось узнать, за что, почему меня арестовали, — пишет Ида Наппельбаум в воспоминаниях. — Иван Абрамович Диев, мой следователь, мне сам просто сказал: “Мы вас с мужем не добрали в 1937 году”. И начались разговоры о 30-х годах. С кем встречались, с кем бывали, где бывали, с кем дружили, с кем чай пили. Я ему рассказывала о литературном обществе тех далеких 30-х годов. Я не могла и не хотела отрицать дружбу нашей семьи со Спасскими, с Кузминым и Юрием Юркуном. Да, я была в гостях у Бенедикта Лившица и там сидела за одним столом и познакомилась с грузинским писателем Тицианом Табидзе, а моим соседом в тот вечер был Николай Семенович Тихонов — в эти дни уже весьма уважаемый писатель и общественный деятель. (Но ОНИ и на него очень зубы точили — “Придет его время”.) “О чем говорили тогда с вами?” ¬— основной вопрос. “Ну о чем может говорить мужчина за рюмкой вина с молодой женщиной?” — задавала я встречный вопрос. Иногда мне было жаль моего следователя. Он был провинциал, с Урала, недавно в Ленинграде. Не знал названий общественных учреждений, зданий, да еще 20–30-х годов! И совсем плохо был осведомлен в вопросах литературы. “Кто это символисты, футуристы?” (А такое ему досталось литературное дело…) “Что было раньше, что позже?” И я слежу, как он держит в раскрытом ящике стола книгу-справочник и, допрашивая меня, перелистывает ее. Однажды я не выдержала, поняв, что он запутался, спокойной сказала: “Не там смотрите, Сологуб — страницей раньше”. Он как заорет: “Что такое? Какая страница?” — и захлопнул ящик. Стыдился своего невежества…»
Этапом Ида Моисеевна Наппельбаум отправилась в знаменитый Озерлаг, расположенный между Тайшетом и Братском. Заключенные лагеря работали на строительстве БАМа. Озерлаг, кроме всего прочего, известен еще и тем, что там в разное время содержались певица Лидия Русланова, режиссер Михаил Калик (автор, например, знаменитого фильма «До свидания, мальчики!» и не менее знаменитого фильма «Юность наших отцов», поставленного на основе «Разгрома» Александра Фадеева) и писатель Юрий Домбровский (автор «Факультета ненужных вещей», «Хранителя древностей» и так далее), ну и Ида Наппельбаум. Потом она освободилась и прожила еще долгую насыщенную жизнь.
Иду Моисеевну Наппельбаум я хорошо помню. Она с семьей жила двумя этажами ниже в доме, в котором жил и я и до сих пор живут мои родители, — в знаменитой ленинградской «слезе социализма», о которой можно книги писать. Пару раз я заходил к Наппельбаумам за чем-то — может, за табуретками, когда к нам гости приходили, не помню уже. Один раз они показывали мне фотографии Моисея Наппельбаума. Я был дурак — когда Ида Моисеевна умерла, мне было 19 лет, и я вообще этого всего тогда не ценил, не понимал. Но сам факт того, что я знал дочь Моисея Наппельбаума и ученицу Николая Гумилева, меня поражает до сих пор.
9 апреля в Еврейском музее и центре толерантности откроется выставка «Ателье» Моисея Наппельбаума.
