5 разбитых камер/5 Broken Cameras
Режиссер: Эмад Бурнат, Ги Давиди
Alegria Productions, Burnat Films, Guy DVD Films
Палестина, Израиль, Франция, Нидерланды

Приз Луи Маркореля на фестивале документального кино «Синема дю Реэль» в Париже, приз «Евродок», приз за режиссуру документального фильма на фестивале «Сандэнс», специальный приз жюри и приз зрительских симпатий на Международном кинофестивале документального кино в Амстердаме — все это награды, которые получили создатели документальной картины «5 разбитых камер».

Эмад Бурнат — житель палестинской деревни Билин — купил свою первую камеру, чтобы снимать рождение четвертого сына Джебриля. Появление ребенка совпало с началом строительства «забора безопасности» в районе Модиин-Илит. Проект стены длиной 790 км утвердил премьер-министр Ариэль Шарон в 2002 году. Идея разделительного заграждения возникла в период интифады «Аль-Акса» с целью поставить заслон проникновению на территорию страны палестинских террористов-самоубийц. Билин — палестинская деревня на Западном берегу с 1600 жителей — расположена к востоку от «зеленой черты», границы, существовавшей до 1967 года между Израилем и Западным берегом. Часть забора отрезала кусок земли, принадлежащей деревне, — сельскохозяйственные угодья и их владельцы оказались по разные стороны ограждения, разделенные армейскими блокпостами. С начала строительства стены в этом месте жители Билина требовали, чтобы заграждение убрали. Эмад Бурнат, собственно, и снимает все происходящее: своих друзей на акциях протеста и дома, соседских детей, своего растущего сына, который отмечает день рождения год за годом и уже начинает осознавать происходящее вокруг.

За несколько лет — от начала строительства до момента, когда забор по решению израильского Высшего суда справедливости все-таки демонтировали и перенесли в сторону от деревни Билин, — Бурнат сменил пять камер. Все они были разбиты во время съемок; две из них — пулями военных, разгонявших демонстрации, другие — руками гражданских.

«5 разбитых камер», конечно, в первую очередь фильм о палестино-израильских реалиях; во вторую — о рождении и развитии движения сопротивления, опыт которого в современном мире постепенно становится все более универсальным (протеста мирного — это много раз подчеркивают авторы фильма). Фильм максимально аполитичен, насколько это вообще возможно, это история прежде всего частного лица, оператора Эмада. Ни политику, ни протесты мы здесь обсуждать не будем, а займемся только и исключительно кино и обратимся для начала к местным реалиям.

У Марины Разбежкиной есть статья о современных российских документалистах и «зоне змеи», пространстве между реальной жизнью и культурой, зоне, где явственно ощущается вторжение хаоса на территорию культуры и наоборот.

Собственно, русская документалистика сегодня находится, по мнению Разбежкиной, на этапе «намеренно безоценочного предъявления реальности. Следующий шаг — осмысление этой реальности как части космоса». В фильме Бурната самое важное, что происходит, — это осмысление смотрящим самого себя. Кто я и почему я снимаю? Что я снимаю? Для кого и как долго я еще буду это делать?

Бурнат снимает движение сопротивления изнутри и поначалу делает это, в общем-то, от безысходности: он и его друзья чувствуют себя беззащитными и брошенными, на них давят закон и обстоятельства, они не могут защитить себя и своих детей, подростков и мужчин деревни арестовывают по ночам, и они бессильны — даже в своем доме оператору запрещают снимать солдаты, пришедшие ночью с обыском. В фильме есть поразительные кадры: когда арестовывают брата, оператор продолжает снимать; когда его отец забирается на машину, чтобы помешать увезти сына, и когда мать плачет, отталкивая солдат, — он не выключает камеру и не вмешивается.

Начав снимать для себя, Бурнат за несколько лет проходит путь осознания собственного места в этой картине мира. Он выбирает позицию летописца. Его задача — оставить свидетельство. Первые зрители — те самые жители Билина, которые и засняты во время протестов и демонстраций. Он показывает им фрагменты несмонтированного еще фильма, чтобы они дистанцировались от происходящего и увидели картинку со стороны; чтобы дать им возможность выйти за пределы ежедневного хаоса и воспринять нечто большее, чем опыт собственного зрения.

Режиссер-документалист Ги Давиди помог Бурнату сделать полноценный фильм из сотен часов отснятого материала, написал сценарий, смонтировал фильм — иначе говоря, «сырое мясо» помог превратить в осмысленное, отрефлексированное высказывание, подкрепив изображение закадровым голосом самого Бурната. К результату могут быть претензии идеологического или эстетического характера, но в любом случае это полноценное кино, а не просто осколок глиняной таблички, застрявший в культурном слое. Об осколке, кроме того, что он есть, сказать почти нечего. О фильме можно спорить, думать и писать: это «кино изнутри» — но сделанное по художественным канонам с завязкой и развязкой, со смертью героев и эволюцией оставшихся в живых. Профессиональный кинематографист Давиди выступает здесь в качестве проводника и переводчика; его собственный голос не так важен, как необходимость удержать реальность в рамках драматургии. Такой способ делать документальное кино безусловно впечатляет, но не создает новых смыслов и не гарантирует повторения успешного опыта в другой раз.

Иначе говоря — не совершает чуда, которое происходит в картинах, например, Вернера Херцога, где сама реальность в какой-то момент начинает казаться изощренной постановкой невидимого режиссера. Херцог в фильме «В бездну: история смерти, история жизни» / Into The Abyss: A Tale of Death, a Tale of Life» говорит о смерти, о жизни, красоте и абсурде — как, в общем, и всегда.

Двое осужденных убийц, их родственники, полицейские, тюремный персонал и Херцог обращаются к событиям одного тройного убийства. Херцог с его изумительным акцентом, как обычно, задает вопросы и направляет рассказ героев, увековечивая неизбывный абсурд реальной жизни и незаметно переходя от частностей «кто где стоял, когда случилось вот это» к размышлению о том, как люди лишают жизни себе подобных и почему одно и то же действие кажется нам допустимым в случае, если соблюдены определенные ритуалы. В отличие от «Пещеры забытых снов», на этот раз Херцог не появляется в кадре и не добавляет закадровый голос, но при помощи исключительно монтажа лишает зрителя всякой возможности отстранения. Всего на мгновение вы задумались: «И как, интересно, этот мужик пошел на работу с отверткой в грудной клетке?» — и вас уже втянули в это дело, и значит вы попались. Чистое волшебство.

Кроме того, сегодня на ММКФ показали еще одну важную картину о том, как дела предков отражаются на детях, — документальный фильм «Харлан: в тени “Еврея Зюсса”» о режиссере Харлане и его наследии. Отличная статья о нем на сайте Kinote:

…блестящий документальный фильм о Харлане и его наследии, снятый режиссером Феликсом Мёллером (Felix Moeller), не останавливается на мотивах Харлана. Вместо этого он показывает, как его скандальная карьера отразилась на судьбе его семьи. Это блестящий пример того, как история резонирует через поколения, как от гнусного поступка одного человека до сих пор расходятся круги на воде.

Фестиваль тем временем продолжается, расписание здесь, билеты на показы по-прежнему можно купить в кассе кинотеатра «Октябрь».