Как бы «в подарок» к израильскому дню памяти Катастрофы и героизма в Германии обнаружили очередных нацистских преступников, причем в оптовом количестве. Строго говоря, называть их преступниками мы не имеем права, потому что суда еще не было. Но, скорее всего, суд будет лишь уточнять меру их вины и степень ответственности. По крайней мере то, что они были надзирателями в Освенциме, подается как установленный факт.
Некоторые евреи, особенно, кажется, живущие в Европе, в подобных случаях начинают испытывать дискомфорт. Событие явно имеет к ним отношение. Они невольно оказываются преследователями, именем которых хотят засадить в тюрьму дряхлых стариков. Кому хочется выглядеть кровожадным и мстительным?
Строго говоря, евреев никто и не спрашивает, что делать с этими нацистами. Расследование ведет немецкий обер-прокурор Курт Шримм.
Но евреи чувствуют себя обязанными иметь — и зачастую высказывать — мнения.
Споры не утихают: отмщенье или прощенье? Например: всех повесить, невзирая на возраст. Или: преследовать престарелых нацистов — это как-то некомильфо. Читая некоторые комментарии на эту тему в интернете, невольно думаешь, что для их авторов быть жертвами нацистов — тоже некомильфо. Хотя нацисты, безусловно, у большинства людей вызывают омерзение. Но и сама тема какая-то... несколько неприличная. Сколько можно про это говорить? Почему нас вынуждают думать об этом?
Так нацисты и через много лет после войны портят жизнь евреям.
Но вот, к примеру, я — человек, который считает, что о событиях Холокоста надо не только помнить, но и говорить, — не имею абсолютно четкого мнения о том, каков должен быть приговор престарелым нацистам. Сажать в тюрьму почти столетних старцев как-то странно — ради чего, собственно? Возмездие? Не очень понятно, в чем оно состоит и оправдано ли оно. Дать понять палачам, что чувствовали жертвы? Идея несколько варварская, да и современные европейские тюрьмы показались бы узникам лагерей и гетто раем. Потратить деньги налогоплательщиков на кормление и лечение бывших нацистов в тюремной больнице? (Подозреваю, что медицинскому оборудованию немецких тюрем могут позавидовать многие российские провинциальные больницы.)
Да, сажать их в тюрьму — странная идея, но что-то же надо с ними делать. На первый взгляд кажется очевидным, что главное наказание — гласность. Если преступник прожил жизнь в почете и уважении, это страшная несправедливость по отношению к его жертвам. Итак, огласка. То есть — позор. Позор не только для подсудимых и осужденных нацистских преступников, но и для их детей, внуков и правнуков, которые с большой вероятностью ни сном ни духом и вообще антифашисты. Что тоже несправедливо. Но ведь и замалчивать нельзя. Это не мстительность и кровожадность, а уважение к памяти жертв.
Полное право высказываться по этому вопросу имеют, наверное, только сами жертвы — необязательно именно узники Освенцима, но побывавшие в лагерях смерти или гетто.
Несколько очень поучительных примеров того, как решается вопрос «прощения — не прощения» можно найти в книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут». В основном, конечно, речь там идет об узниках ГУЛАГа и их палачах, но есть и встреча еврейки-медсестры и нацистского офицера, которому она спасает жизнь в лагерном лазарете («Я ангел? Что вы! Обыкновенный человек. И если бы вы меня встретили года три назад и в другой обстановке, вы бы сожгли меня живьем в газовой камере или удушили на виселице»).
Евгения Гинзбург — человек редкостной силы духа и милосердия. Она поделилась хлебом со следователем, который издевался над ней на допросах, а потом сам попал в лагерь. Она помогала человеку, из-за которого ее муж получил срок. Но она никогда не прощала за других, только за себя, и назвала в своей книге имена и фамилии всех стукачей и палачей, не забывая упомянуть о том, кто из них раскаялся в своих действиях — пусть и перед смертью.
