Со смертью Бориса Березовского закончилась эпоха — или, может быть, даже две: девяностые и двухтысячные. Его не было в России больше десяти лет, но все это время он оставался в медийном поле, на слуху и в памяти. Притяжение его имени было так велико, что название «Березовский! Мы исключим тебя из евреев!» автоматически поднимало статью в топ — хотя речь там шла совсем о другом Березовском.

При жизни о нем вышло огромное количество «документальных» книг и статей, два хороших романа Дубова и один неудачный фильм Лунгина. В свое время в рецензии я написал, что такие люди, как Березовский, заслуживают большего, чем фильм «Олигарх»; общие знакомые позвонили из Лондона сказать, что «Боре понравилась статья». Я тогда очень порадовался (первый и последний раз меня похвалил прототип главного героя рецензируемого фильма), а надо было пожелать, чтобы сняли фильм, который покажет Березовского по-настоящему сложной и неоднозначной фигурой. Он заслужил это — и не только размером своего вклада в современную историю России, но и беспрецедентным покаянием и осознанием того, каким на самом деле был этот вклад. Надеюсь, такой фильм снимут хотя бы посмертно.

В девяностые Березовский был архетипическим евреем-олигархом, а в двухтысячные стал идеальным евреем-изгнанником, чем-то средним между Львом Троцким и Эммануэлем Гольдштейном. Мне кажется, он отлично понимал свою позицию «еврея из анекдота»: помню, как в «Коммерсанте» каждый день нескольким ньюсмейкерам задавали «вопрос дня» и Березовский однажды оказался среди опрошенных. Не помню вопроса, но ответил он в лучших традициях:
— А почему вы меня спрашиваете?

Теперь осталось много вопросов, на которые Березовский уже никогда не ответит. Даже вопросом на вопрос.