Меня попросили назвать три вещи, которые нужно знать о каждом из авторов. Знаменитое и исчерпывающее утверждение «Я – гений Игорь Северянин» — вот в точности три вещи, которые хотел сообщить своим читателям поэт, и вот, по-видимому, образец идеального ответа на вопрос «Что читатель должен знать об авторе?». С той или иной погрешностью (и, естественно, с заменой имени и фамилии) он мог бы подойти и Йоне Волах, и Хези Лескли. Но Йона придала бы ему гротескного пафоса, а Хези предварительно поиронизировал бы по поводу законов маркетинга, по поводу местоимения «я» и по поводу числа три.

«Я» Йоны везде, во всех и во всем, оно стремится к абсолютному расширению, к захвату территории с последующим саморастворением в ней: «а я Йонатан»; «мы знали изначально что я благословенна»; «я знаю что я в преисподней»; «когда я гляжу в зеркало \\ галлюцинация боли это \\ то что мне кажется я вижу \\ пока меня любит ветер \\ и кто-то сворачивается во мне чтоб согреться \\ я не знаю ничего кроме \\ тепла»; «я всё время туман … я хочу испариться»; это «я» строит, воплощает, возводит, оно является. «Я» Хези – наблюдает, слушает, говорит, сопоставляет, описывает, но оно пребывает нигде и даже никогда. «Я» Хези редко принадлежит ему самому.

В книге «Палец» Хези Лескли слово «три» встречается тринадцать раз внутри слов «внутри», «изнутри», «всмотрись», «острие», «несимметричный», «электричка», «электричество» (и других его производных), «отрицаю».
В книге «Дела» Йоны Волах слово «три» встречается всего три раза внутри слов «изнутри», «навострив», «смотрим».

Слово «слово» в книге «Дела» Йоны Волах встречается всего дважды.

Интересно, что люди, не читавшие книгу, склонны переводить ее название как «Слова», но несмотря на многозначность слова «Дварим» в книге Йоны ни разу не рассматривается именно это значение. Это не подшивка газеты «Давар» и не «Второзаконие» («Сии суть слова, которые говорил Моисей»). «Слова» Сартра и «Вещи» Перека здесь тоже ни при чем.
«Дварим» Йоны — это происходящее, совершающееся, это то, о чем естественнее всего сказать: «Ну и дела».

Слово «слово» (и его производные) в книге «Палец» Хези Лескли встречается 40 раз.

Возьмем, к примеру, предложение:
«Я вижу дом».
Я – рука блуждает в воздухе, слепая.
Вижу – рука различает нож прежде глаза.
Затем она видит, и тем, что видит,
делится с глазом
из необъяснимой симпатии.
Дом – рука находит место облокотиться, точку опоры.
Сквозь растопыренные пальцы заметен
посверк рукоятки ножа
– сама по себе
песнь славословия.
Между я и вижу существует бесконечный непроизнесенный словарь,
тянущий нас против воли в разверстую
бездну между вижу и дом.

Пожалуй, это как раз те три вещи, которые не помешало бы иметь в виду, читая обе книги.

PS: А о том, что на книжках стоит метка 18+, читатель и сам узнает. Может быть, стоило бы добавить, что и в стране без цензуры эти книги смущают неокрепшие умы, так что даже некоторые школьники сами просят изъять обоих поэтов из учебной программы.

Йона Волах

КОРНЕЛИЯ

в полночь
явился бес и сказал Корнелии
что пора и Корнелия
безынициативна и обязана
и отправились бес и Корнелия
нарвать в полночь крапивы
бес обессилел и исчез
у Корнелии крапивница но она срывала
право можно было подумать
что Корнелия красная бесовка
утром люди ей причинили
потому что приняли за красную бесовку
а Корнелия и не знала
вечно она думала ей причиняют
потому что она Корнелия.

КАССИУС

во́роны зовут тебя
оставить землю и возвести себя
ты мажешь лицо в цвет пожаров
и можешь зайтись в индейских кличах
но
то что было вчера свеча
дальние случаются дела
ближние случаются дела
кто-то дует в воздушный шар
и выпускает из шара воздух
кто-то дует в воздушный шар
и выпускает из шара воздух
мальчик мальчик бедняжка
я иду укачивать тебя
безумная девочка
я пришел забрать тебя домой
Кассиус прелесть моя
Кассиус прелесть моя
воронов слушать тебе до скончания дней.

ЛОТТА

шведским ключом Лотта расчесывает
свои волосы-пружины
глотает таблетки против всяческих чувств
таинственного
надевает платье из паутины
и выходит себе то
что Лотта воспринимает вместо
истины это то что у тебя фигура как с картины
так зачем тебе трубка войны
но Лотта приняла свои пилюли
и теперь понимает лишь слова.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

оплакивать тоску не
место причитать
и купина растет на воле
под ритмы джаза
то что мы слышим
у истеричных женщин
только слабое эхо
звукового решения
колыбельная песня
сачок для мотыльков
и другая песня
другая сеть.

О МОРЕ, НЕБО

о море, небо, облеките меня туманами
слейтесь с дымкой глаз моих,
ваши белые чайки опустятся, рассядутся,
по шестам, как приклеенные, затрепещут,
живые паруса на моем корабле.

со всех сторон разлетятся рыбы осторожно
как осколки свадебного бокала на счастье
спустись к нам, пожалуйста, косой дождик,
будто сладость лица мне смыть в начале,
чтоб стало надежным и теплым потоком.

ай: душа, дух. вокруг закружу круги
остудите охладите мою горячую голову,
сплетите прозрачные венки из медуз
увенчайте борта будто глаза пеленой
и поплывет как знак намекающий что вернется.

шалость, легкость, пойду себе в меланхолии
жемчужные серьги как подвески любви
покройте мне плечи водорослями как мантией
так не смогут мои близкие поймать меня
и о корабле моем скажут: неподражаемый.

Хези Лескли

НОВЫЕ ГУБЫ

Губы, стершиеся от тишины и речи, пытаются намекнуть,
что на другом берегу красной реки мы обнаружим (без особых усилий) новые губы,
плывущие в траве, после полудня, как чета мудрых лодок, к ладони,
несущей воду и злато.
После одного слова, чье значение сейчас не имеет значения –
– губы покинут
погруженное в воду лицо и покусанные
предметы. Вопросы и ответы,
они же – вопросы, не
промелькнут больше между ними:
в чем предназначение стакана, что стои́т
рядом с бронзовым зверем и выуженной из молчания
книгой, чтоб описать
наши злодеяния со столь незначительным успехом?
Какова глубина одетого и одеваемого тела?
А река, где же река?

ОБЛОМКИ

Ты произносишь, например, слово «я», и вот уже создал себе
крючок,
на который сможешь повесить пиджак,
гвоздь,
которым сможешь укрепить оконный обман,
скобу,
которая отнимет у красок их любимые сущности.

Разве ты тот, кто производит хитроумные приспособления, с чьей помощью я
наполняю покинутые залы уважаемыми словами,
пути, запутанные туристами с устаревшими картами в руках, и корабли,
давшие течь под звон
воды? Рабы, которые только что держались за весло, наказывающее водяных тварей
и приводящее нас,
воров расстояния,
в горькие края,
рабочие с верфи с их скучным хлебом, что служит им и флагом, и зеркалом,
лишенные воображения инженеры –
– все они сейчас проклинают тебя, прямо как поэты в моменты
тревоги или избыточной
красоты.

Когда ты решишь положить конец своим странствиям, прикинься человеком, возвращающимся домой.
Чужой бритвенный прибор
причитает у тебя в аптечке. У скрывающих дом кустов
новые житейские притязания.
Домашние пейзажи легки, как вина́.
Вот, здесь, на обломках религии, которую я не осмелился создать,
покоится образ дышащего человека.
Бездарным пальцем обозначь его губы, открой ему его имя, прислушайся
к поэзии тонкого электричества.
Это поэзия дорогого врага,
путешествующего по нашим венам.

ПОВЕРХНОСТЬ

Это, может быть, или, безусловно, нечто нелогичное,
текущее к патрону лампочки, освещающей
слова моих друзей:
«Болезнь – это царапина на мокром шоссе, что
ведет нас к тебе», –
говорят они, –
«а ошибка – брошенный камень».

Между двух скал пойман дух древней рыбы,
и улыбающийся змей погружен
на дно понятий,
которые мы подстерегаем, как беззащитные охотники во внутренней ночи.
Может быть, дух древней рыбы пойман между двух скал,
между двух отражений двух скал в испарившемся озере или между двух
зданий,
увековечивающих слухи об устойчивом существовании.

Мои разобщенные друзья, расставшиеся с собой, застывшие посреди танца,
решительно воссозданного другими,
не осмеливаются сказать: верь в поверхностное!
доверься тому, что на поверхности!
склони голову на современную поверхность, под которой ничего не происходит,
и повинуйся голосам,
приказывающим тебе предавать голоса.

НОСКИ

Носки – нелегко мне говорить
о вас.
Я кладу вас на пол,
под которым действует проклятый мотор,
надеюсь получить от вас знак или увидеть ориентир.
Носки – мягкий бумеранг, что заставляет дрожать колени странников
и проращивает отличные голосовые связки на любом открытом участке.

Носки – тотем, который я осмеливаюсь назвать по имени, которому я решаюсь поклоняться, над которым я рискую насмехаться.

Сейчас, когда враг – это не я и не другой,
может, передам
свои носки танцовщикам и пешеходам, не прекращающим двигаться.

МОЗГ СОЛНЦА

У солнца нет мозга, сказал мне друг по телефону, по телефону,
установленному на расстоянии двадцати метров от солнца.
У всего есть мозг, сказал я другу по телефону, по телефону,
установленному на расстоянии десяти метров
от солнца.
Глупости, сказал мне друг
по телефону, по телефону,
установленному
на расстоянии
пяти
метров
от солнца.
Я промолчал и ничего не сказал по телефону, по телефону,
установленному на солнце.
Я промолчал и ничего не сказал.

Волах, Й. Дела: стихотворения / Йона Волах; пер. с иврита Г.-Д. Зингер. — Калининград: phocaBooks, 2016. — 64 с. — (серия: lingua franca)

Лескли, Х. Палец: стихотворения / Хези Лескли; пер. с иврита Г.-Д.Зингер. — Калининград: phocaBooks, 2016. — 88 с. — (серия: lingua franca)