Елена Калашникова: Скажите, для вас самое важное в Баксте – это его театральные работы?

Елена Байгузина: Прежде всего, но не только. Бакст — многогранная личность, и выставка показывала разные стороны его таланта. Он и сценограф, и либреттист — писал либретто к своим балетам. Вообще обладал даром слова. Изданы его путевые заметки «Серов и я в Греции», роман «Жестокая первая любовь». Он замечательно знал искусство и читал лекции по истории искусства, преподавал в школе Званцевой.⁽¹⁾×(1) Частная художественная школа, Москва, 1906-1916 гг

Елена Калашникова: Почему, как вы думаете, Бакста любят и сейчас?

Елена Байгузина: Секрет не только в его творчестве, но и в личности – страстной, эмоциональной. Например, он пишет Бенуа: «Я не люблю живопись, искусство, красоту — я страстно влюблен, как любовник в восемнадцать лет, и мне хочется петь, кричать, трепать дружески весь мир и просить всех вместе становиться на колени перед прекрасным. Я могу точить слезу перед античным обломком мрамора — какое счастье!» Причем в это время ему тридцать девять лет.
Почему он так популярен? Как представитель Вагановской академии скажу, что наши дети танцуют в костюмах, сделанных по его эскизам. Полгода назад у нас поставили «Фею кукол», инициатором возобновления этого балета стал Николай Максимович Цискаридзе. Это первый оформленный Бакстом балет, 1903 года. Причем Бакст еще и прирожденный колорист, ему принадлежит идея соединить в костюме несоединимые цвета — голубой и коричневый. Ну и сам он, конечно, интересный персонаж. Женат был на дочери Третьякова, Любочке, правда, недолго. Он, кстати, болезненно переживал развод, до конца жизни сохранил с ней хорошие отношения, помог ей с сыном бежать из революционной России.

Елена Калашникова: На что именно у Бакста стоит обратить особое внимание?

Елена Байгузина: На костюмы — как сценические, так и бытовые. Бакст был еще и известный кутюрье, популярный и модный художник. Он — один из первых реформаторов сценического костюма. Он одевает балерину в тунику, легкие прозрачные платья, сандалии... И он реформировал форму мужского костюма. Помните знаменитый эскиз костюма Нижинского для балета «Послеполуденный отдых фавна»? Визитная карточка «Русских сезонов» 1912 года. Этот костюм вышел за рамки театра и стал самостоятельным произведением. Именно тогда впервые тело танцовщика берет на себя функцию костюма — частично торс обнажен и расписан. Бакст во многом предвосхитил современные тенденции, когда тело заменяет костюм. Это касается и балета «Видение розы», хотя на герое там плотно облегающий костюм.

Елена Калашникова: Не расскажете ли историю создания костюма Вацлава Нижинского, — трико из розового джерси, — к «Видению розы»?

Елена Байгузина: Этот уникальный костюм хранится у нас в Вагановской академии. На выставке его повесили задом наперед, потому что лицевая сторона выцвела, а тут он поярче. Сохранились воспоминания Фокина о том, что Бакст без всякого эскиза рисовал лепестки роз прямо на Нижинском (тот был в рубашке). Потом уже сшили трико и к нему пришивали лепестки роз из ткани. Между ними еще проложена тесьма, она придает костюму больше рельефности.

Нижинский ведь был непропорционального сложения, с короткими ногами, поэтому такой прыжок для него удивителен. А его камердинер стал на этом успехе подрабатывать — безумные поклонницы платили ему хорошие деньги, чтобы он срезал для них лепестки с костюма. Поэтому все время надо было новые пришивать. Говорят, на вырученные деньги камердинер построил себе дом в Петербурге. А к нам в академию этот костюм попал удивительным образом. После смерти Нижинского он принадлежал его жене Ромоле. В 1961 году она впервые приехала в Советский Союз и посетила нашу академию (тогда это было Вагановское училище), и в качестве дара оставила этот костюм.

Елена Калашникова: А что еще стоит смотреть?

Елена Байгузина: Замечательно, что из Центра Помпиду привезли эскизы декораций к «Елене Спартанской». Причем когда я там была, я этих эскизов я не видела, они в фондах хранятся. Живьем все это иначе смотрится, чем на репродукциях. Меня поразили локальные цвета, их мощность – желтый, оранжевый… Также стоит обратить внимание на гигантский занавес «Элизиум». Хоть он и хранится в Русском музее, в силу своих гигантских размеров он практически не выставляется. Единственный зал в Русском музее, где можно его повесить, тот, где висит «Последний день Помпеи». Поэтому он хранится в фондах, накрученный на валик. Занавес — замечательный, Бакст создал его в 1906 году для Театра имени Комиссаржевской.

Вначале возникал обычный разводящийся занавес, а потом шел «Бакст». На мой взгляд, это совершенно замечательное монументальное произведение. После революции его впервые показали в 2009-м в Русском музее на выставке, посвященной столетию «Русских сезонов», но это было всего два месяца, а потом три месяца он висел в этом году на выставке Бакста. Чем еще интересен занавес? В нем наметились образы, персонажи, композиционные приемы, которые художник позже воплотил в работах для «Русских сезонов». Там появляются Дафнис и Хлоя, вертикальные линии в виде кипарисов, организация пространства сложными двойными планами, некоторая плоскостность, тональность... Занавес выполнен в символистском духе, вскоре Бакст уйдет от символизма — он слишком любил жизнь, ему хотелось все попробовать здесь и сейчас, а не жить мечтами. Он – очень земной человек. Его эскизы костюмов — самостоятельные художественные произведения, и в этом их ценность. На мой взгляд, он прежде всего театральный художник. Если бы не Дягилев и «Русские сезоны», на своей живописи он не заработал бы такую славу.

Елена Калашникова: Помните ли первые купленные вами работы Бакста?

Никита Лобанов-Ростовский: Ида Рубинштейн в партии Клеопатры. Большинство эрогенных зон у нее четко выражены — это одна из характеристик Бакста, он подчеркивал эрогенные зоны со всех ракурсов.

Елена Калашникова: А с его сыном, Андреем Бакстом, тоже художником, вы были знакомы?

Никита Лобанов-Ростовский: Да, он был очень приятный человек. У него довольно мало что осталось из работ отца. Не помню, почему, но сотни работ перешли к трем племянницам и племяннику. Может быть, потому что у них была жилплощадь. То, что принадлежало племяннику Клячко, гнило на балконе. Я купил эти полугнилые вещи и отдал их в музей Нью-йоркской публичной библиотеки — у них были фонды для реставрации, иначе эти вещи погибли бы.

Елена Калашникова: Сколько работ из вашей коллекции выставлялось в Пушкинском?

Никита Лобанов-Ростовский: Десять, может быть. Эгоистично говорю, что обращать внимание надо на работы из нашего с моей первой супругой Ниной собрания: «Синюю султаншу», эскиз костюма Трухановой… «Черт» мне эстетически не нравится, я его не купил, потому что Нина была против. В живописных и театральных вещах Бакста изумительная динамика. Поэтому я — собиратель театральной живописи.
Мне очень повезло с «Синей султаншей». Эта работа была выставлена на аукционе Сотбис. На ней нет подписи Бакста. Я сказал представителям Сотбис: дайте знать собственнику, что я готов купить эту работу до аукциона. Собственник согласился — в сделке был, в общем, двусторонний риск. Работа могла не принести ему тех денег, на которые он рассчитывал, а тут он сразу получал наличные. И вот я прихожу с картиной домой, вскрываю упаковку и вижу сзади имя зятя Бакста, он был его торговым представителем. «Синяя султанша» сделана для журнала «Иллюстрасьон», и люди оттуда попросили Бакста не подписывать работу: чтобы подпись не помешала репродукции. Впоследствии я купил этот номер «Иллюстрасьон». Кстати, в «Султанше» идеально изображены задние эрогенные зоны – деликатно, привлекательно, изумительно интересно.
«Шахрияра» я не мог купить‚ у Гуровича он стоил 250 долларов, а я покупал у него вещи максимально за 20 долларов. Чехонин был у него по 10 долларов, он — изумительный многогранный художник, но на него не было того спроса, как на Бакста.

Елена Калашникова: В чем для вас уникальность Бакста?

Никита Лобанов-Ростовский: Посмотрите на эскиз костюма Пери для Трухановой. Она статична, но это статичная динамика, вы чувствуете движение. Тоже самое было у Нуреева — движение было даже в том, как он стоял на сцене. Типичного динамичного Бакста вы узнаете за пятьдесят метров. К тому же он ввел в русскую живопись сезанновское сочетание цветов — синее с зеленым. У него удивительная гамма цветов, появляются даже лубочные цвета: красный с желтым и оранжево-желтым.