В Москву на ярмарку non/fiction приезжал известный швейцарский писатель Шарль Левински. Он родился в 1946 году, живет во Франции и в Цюрихе. Его романы переведены на десятки языков, в издательстве «Эксмо» вышел его роман о Холокосте «Геррон». Главный герой романа — Курт Геррон — в прошлом знаменитый актер, а теперь арестант в Терезиенштадте, один среди тысяч других. Его забирают прямо из съемочного павильона, а в лагере он должен в последний раз доказать свои способности и снять фильм, который изобразил бы в виде земного рая унизительное существование евреев. Он оказывается перед выбором, который ставит на карту его жизнь — и жизнь его жены. В основе сюжета судьба реального человека, артиста Курта Геррона, звезды брехтовской «Трехгрошовой оперы» и фильма «Голубой ангел», в котором он снимался с Марлен Дитрих. В блестящем и трогательном романе Шарль Левински рассказывает невероятную историю жизни, которая маятником качается между успехом и отчаянием, поклонением и преследованием.

Что чувствует писатель, когда держит в руках свою книгу, изданную на незнакомом языке? Вы же не можете проверить переводчика, не знаете, что он там написал. Вам страшно?

Это и впрямь странное чувство. Недавно, например, «Геррон» вышел на китайском. Разумеется, китайского я не знаю, все эти иероглифы для меня просто визуальный объект… Тогда я решил хотя бы подшутить над своим издателем — позвонил ему и спросил: «Слушай, ты не заметил в китайском тексте ошибку на 130 странице?»

Над русским издателем вы еще не шутили?

С русским переводом вообще вышло нечто чрезвычайное, мне забыли сообщить, что он находится в работе, что подписан договор с российским издательством. Я узнал об этом только перед прилетом в Москву. Меня предупредили, что на ярмарке со мной будет обсуждать «Геррона» русский писатель Александр Терехов. «О, — говорю, — он прочитал мой роман по-немецки?» — «Да нет, — отвечают, — в русском переводе».

**На Западе гораздо больше шансов, чем в России, что книга о Холокосте станет успешной. Есть ли у вас гипотеза, почему в одних странах читатель готов идти навстречу трагизму, а в других пытается забыться?

**
Я думаю, что в России на это есть свои причины. В советской истории были чрезвычайно жестокие страницы, и людям просто не хочется нагромождать на себя воспоминания об ужасах, имевших место где-то еще.

Но с историей ГУЛАГа происходит практически то же самое — «нам это не надо, сколько можно об одном и том же, мы и так все это знаем».

Сравните взгляды на историю XX века в Германии и в Австрии. В Германии много говорят о нацизме, о немецкой вине. А в Австрии, где происходило, в общем-то, то же самое, постарались быстренько об этом забыть.

**Вы когда-то пытались себе объяснить, почему это происходит: в одних странах к истории относятся так, а в других — эдак?

**
У каждой страны есть миф о собственной «великой истории». Он мало в чем совпадает с реальностью, но тем не менее практически везде существует и пользуется популярностью. В моей стране, в Швейцарии, распространена сказка, что Швейцария была — и есть — такая сильная и мощная страна, что немцы просто не решились вторгнуться в нее.

Сколько времени прошло между тем, как вы услышали об истории Курта Геррона и вашим решением написать о ней?

Лет 10–15. Я, казалось бы, даже не думал об этом, но, видимо, в течение долгого времени история Геррона диктовала мне это намерение, но пока я его осознал, прошло немало лет.

**В ваших предыдущих романах больше «фикшна», некоторые из них даже включают элементы фантастики. В чем специфика работы с документальным материалом? Нет ли у вас ощущения, что писатель, сочиняющий книгу с готовым финалом, умаляет себя как автора, ограничивает свою свободу?

**
Нет, с персонажами, взятыми из реальности, происходит точно то же самое, что и с абсолютно выдуманными фигурами. Ты не можешь заставить их делать то, что хочется тебе. Только решишь, в каком направлении должны двигаться твои герои, — а они уже идут в прямо противоположном. Приходится все бросать и следовать за ними. На самом деле такая свобода персонажей — это очень позитивный момент, потому что писатель видит, что это настоящие герои, что они живут своей жизнью, а значит, и книга получится живой и настоящей.

Вы рассказывали о том, что по выходе романа вам позвонила женщина, которая была с Герроном в Терезиенштадте и подтвердила, что все было именно так. А вы пытались говорить с кем-то из бывших терезинских узников до того, как начали писать?

Я пытался, да, но я не нашел ни одного человека, который на самом деле был бы свидетелем того, что происходило в Терезиенштадте. Конечно, многие знают об этом фильме, и они рассказывали всякие подробности, но выживших очевидцев я не нашел.

Правомерно ли говорить о вашем романе как о романе «с моралью»? Не стоит играть со злом, все равно оно тебя сожрет — что-то вроде этого…

Я не считаю, что книги надо писать, чтобы прочесть кому-то мораль. Один американский автор сказал мне как-то: «Если я хочу написать кому-то послание, то я пойду на почту». Мое дело сочинить историю, продумать ее, обосновать — а что произойдет в головах читателей, когда они ознакомятся с этой историей, какие выводы они сделают, я предсказать не могу.

Не кажется ли вам, что любой выбор в экстремальных условиях фиктивен, на самом деле человек просто хочет выжить любой ценой, он руководствуется инстинктом спасения, как мышка, которая бежит от кошки?

Фильм в Терезиенштадте снимался в 1944 году, и заключенные, и нацисты знали, что русские войска уже близко. Геррон ведь прибыл в Освенцим за два дня до того, как русские разбомбили основные учреждения лагеря и вошли туда, освободив оставшихся в живых. Так что, если бы ему удалось затянуть съемочные работы еще дня на два, он, может быть, даже и выжил бы…

Но остается ли у человека в такой ситуации способность мыслить категориями добра и зла?

Есть люди, которые способны на это. Их очень мало. Мы не были рождены героями, и нельзя ожидать от людей, что они проявят себя как герои.

Ваш роман очень кинематографичен, по сути он написан как сценарий. Поступали ли вам уже предложения об экранизации?

Да, одна немецкая компания готова запустить в производство фильм по «Геррону».

В одной из сцен романа героиня лезет к голубиному гнезду и крадет яйца, чтобы сделать яичницу-глазунью. Но ведь в Терезиенштадте был голод. Вы думаете, к тому моменту в городе оставались голуби?

Я выдумал эту историю, но я уверен, что так оно и было. Геррон — фигура трагическая, и я хотел дать ему испытать напоследок хоть какие-то положительные эмоции. Поэтому жена в романе полезла на голубятню и достала для него голубиные яйца.

**Просто в связи с этими голубями вспоминается известный эпизод из истории русской литературы. Когда вышел «Один день Ивана Денисовича», Шаламов сказал, что Солженицын описывает не лагерь, а какой-то курорт — у него там кот по лагерю бегает, а в настоящей лагерной жизни его сразу бы поймали и съели.

**
Терезиенштадт, конечно, был ужасным местом, но все же это был не Освенцим. В Освенциме, разумеется, не могло быть ни котов, ни голубей. Но я не хотел описывать Освенцим, я специально выбрал Терезиенштадт.