Интервью впервые опубликовано на «Букнике» 19 декабря 2013 года.
Журналист, музыкальный продюсер, автор едва ли не самых важных книг об истории русского рока «Золотое подполье» и «100 магнитоальбомов советского рока» — Александр Кушнир наконец-то выпустил долгожданную книгу о Сергее Курехине. Пару лет он читал о Курехине лекции, а различные издания печатали главы из будущей книги, и в какой-то момент стало казаться, что эта книга — миф. Но она появилась — книга «Сергей Курехин. Безумная механика русского рока» теперь доступна во всех книжных магазинах.
Когда я познакомился с Александром Кушниром, он как раз заканчивал работать над книгой о Сергее Курехине. Мы сидели в кафе, разговаривали, и я задал ему вопрос, который волновал меня уже достаточно давно. Дело в том, что мне посчастливилось видеть две «Поп-механики». Первая, одна из самых известных, состоялась в Питере, в БКЗ «Октябрьский», сразу после премьеры фильма Сергея Соловьева «Три сестры». Шоу называлось «Гляжу в озера синие», на сцене пел замотанный в какую-то фольгу Эдуард Хиль, и вообще все было весело и масштабно. Со второй «Поп-механикой» было сложнее — сколько я ни искал, у кого бы ни спрашивал, я так и не смог найти упоминаний о том концерте. Мне стало казаться, что я его придумал. Но стоило мне лишь начать описывать свои обрывочные воспоминания — маленький зал, дуэт «Зикр», сюжет, взятый из «Каштанки», — как Кушнир сразу назвал мне точную дату того концерта и место, где он состоялся. А потом Кушнир убил меня наповал — оказалось, что у него есть видео того самого выступления камерной «Поп-механики». И я понял, что передо мной сидит настоящий фанатик. И что, видимо, только он способен написать книгу о самом удивительном российском музыканте второй половины ХХ века.
Евгений Коган: И все же, чтобы написать такую книгу, нужно быть фанатиком своего героя? Или обожествление героя мешает?
ЕК: Почему эта книга была написана не в Питере, а в Москве, причем человеком, который и Курехина-то толком не знал?
АК: Вокруг Курехина всегда очень много мистики. Вот, например, буквально на следующий день после того, как книга ушла в типографию, один мой друг внезапно сделал мне подарок. Оказывается, он в свое время собирал некрологи Курехина — и вот подарил мне эту подшивку. Полдюжины некрологов, неровно вырезанных школьником из газет и журналов. Я начал их читать, и мне показалось, что в нескольких текстах проскочила одна и та же мысль: все думали, что Курехин вечный. Это — настроение лета 1996 года. И вот после такого вступления я готов попробовать объяснить, почему эта книга появилась не в Питере. Некоторые, как мне кажется, от его смерти все еще не пришли в себя. Другие — некий усредненный образ питерского интеллигента глазами москвича — давали мне интервью и говорили, что хотят написать книгу о Курехине или даже уже начали ее писать. Но существует обязательная питерская созерцательность — для того чтобы написать книгу, пришлось бы много работать, и это, возможно, тоже отпугивало. В Питере же все с ним пили чай или кофе, стояли за кулисами и держали швабру или пылесос, на кого-то чуть не грохнулась лошадь. То есть Курехин — это как бы сакральный символ города. Возможно, людям не хватило сил дистанцироваться… В общем, я держу книгу в руках и все равно считаю, что это несправедливо, что ее давно должен был написать кто-то из его друзей.
ЕК: О’кей, а почему именно Курехин?
АК: Не было так, что я закончил предыдущую книгу и начал вынюхивать — какая тема сейчас в тренде. Но я читал лекции, рассказывал студентам о Курехине, и вдруг выяснилось, что передо мной сидит аудитория, наполовину состоящая из хипстеров, а наполовину — из будущих неудавшихся промоутеров, и никто о Сергее не знает…
ЕК: А зачем о нем надо знать?
АК: Для меня эта фигура не отличается от фигур, скажем, Бродского или Довлатова. Это огромный пласт нашей культуры. Причем, возможно, прошло бы еще три-пять лет и все это кануло бы куда-то, фотографии бы потерялись окончательно и так далее… Пойми, я воспринимаю Курехина как материк: вот мы знаем, что есть несколько материков, но еще была Атлантида. Всем кажется, что Курехин — это миф, а это ни фига не миф, а реальность, целая культура. И книга — это понтон, который от суши идет к тому месту, где когда-то была Атлантида, а дальше вы уже сами погружаетесь и смотрите, что же там, на глубине. Та клоака, в которой я много лет нахожусь, — и хипстеры, и какие-то андеграундные музыканты, и фестиваль «Нашествие» — было бы круто, если бы все эти люди поучились у Курехина читать книги, слушать музыку, смотреть фильмы и черпать из этого какие-то источники вдохновения, поучились бы у него самоиронии, которой многим так не хватает.
АК: Я не знаю, почему так получилось. Я могу говорить только за себя. Дело в том, что Курехин всегда присутствовал в моих книгах. Во второй части вышедшей еще при жизни Сергея, в 1994 году, книги «Золотое подполье» есть его интервью. В 1999 году я, не поднимая головы, писал «100 магнитоальбомов советского рока», и Курехин там присутствует, наверное, в десяти процентах глав. Дальше, толстая книга про «Аквариум» 2002–2003 годов, и там, естественно, тоже есть Курехин. То есть у меня был некий мой Курехин, было мое интервью, которое сто раз терялось, была подборка статьей в архиве — например прекрасное и, к сожалению, в итоге не вошедшее в книгу интервью Насти Рахлиной, которое она делала для журнала «Стас» и которое заканчивается словами Курехина: «Духовность в искусстве — это х*ня собачья». Но я не мог написать книгу — я на тот момент практически не видел живых «Поп-механик». Я видел «Музыкальный ринг», видел какой-то локальный московский концерт с Сергеем Летовым и Африкой — и все. Но как только я увидел съемки «Поп-механик», я едва ли не на следующее утро решил писать книгу.
ЕК: Что было самым сложным?
АК: Было очень сложно завоевать доверие оставшихся родственников, выйти на его 83-летнюю мать, которая никогда не давала интервью, — мне просто повезло. Дальше — свойства человеческой памяти. Люди, которые дают интервью, верят в то, что говорят, и приходилось об одном и том же спрашивать несколько человек, и все равно не удавалось избегать ошибок. Когда есть взаимоисключающие взгляды на одно и то же событие, очень сложно восстановить, что было на самом деле.
ЕК: Но есть гарантия, что все написанное в книге — правда?
АК: Ни в коем случае. Я могу сказать, что была проведена очень тщательная, очень добросовестная работа, но против свойств человеческой памяти не попрешь. Маленькие фактические ошибки отлавливались до самого ухода книги в типографию. И все равно остались факты, которые проверить попросту невозможно, — кроме воспоминаний, ничего не осталось. Хотя перед тем как непосредственно сесть писать книгу, я больше года составлял хронологию — хронологическую таблицу жизни Курехина.
ЕК: Я понимаю, что мы все выросли на русском роке и, разбуди нас ночью, воспроизведем по памяти любую из тех песен. При этом лично у меня отношение к русскому року своеобразное. Я обожаю историю Ленинградского рок-клуба, потому что мне интересно это время и этот феномен, но я, за редким исключением, ненавижу русский рок. Все свои книги вы, условно говоря, написали о том самом русском роке. И вот теперь вопрос — вы правда считаете, что ЭТО нужно пропагандировать?
АК: А я, кстати, никогда не писал о русском роке. Первая моя книга, «Золотое подполье», посвящена фанзинам, подпольной прессе и так далее («Золотое подполье» — энциклопедическая книга, посвященная развитию независимой рок-журналистики в СССР и состоящая из описания функционирования рок-самиздата и избранных статей оттуда. — Прим. Е. К.). Была мечта, чтобы эта книга продавалась на журфаке МГУ. Дальше — «Сто магнитоальбомов советского рока»: я влюблен в эту эпоху, и моя книга — это любовь к 1980-м, к феномену, это сто подглядываний в замочную скважину, это артефакты…
ЕК: Но это же и попытка навязать субъективный взгляд.
АК: Выбирая те или иные альбомы, я опросил множество людей и понял, что опросы — это бесполезно. Я старался нарисовать полную картину, эклектичную. Но у меня в коллекции было восемь альбомов группы «Желтые почтальоны», и я включил два из них в книгу, потому что я не виноват, что знаю об этой группе, а страна не знает. Поэтому — да, в какой-то степени была и просветительская цель, спорить не буду. Книга про «Аквариум» — грех не воспользоваться тем мифом, который сложился вокруг Гребенщикова. А «Хедлайнеры» — это, скорее, про то, как я провел лето. К тому же эта книга не про музыку, а про промоутерство, про пиар. В общем, все мои книги — не столько о музыке, сколько о времени, о контексте эпохи. На последней странице обложки книги про Курехина, кстати, я признаюсь, что слово «рок» обозначает не то, о чем все думают. Это не музыка, это судьба.
ЕК: Ладно, я иначе задам вопрос. Вам нравится русский рок?
АК: Конечно, нет! И особенно мне не нравится русский рок в той нынешней уродливой форме, которую он принял. Но когда-то, когда деревья были большими…
