Аарон Аппельфельд, лауреат Государственной премии Израиля, немецкой премии Нелли Закс «За совокупность литературных трудов, освещающих тему Катастрофы», французской Премии Медичи по литературе за роман «История жизни» (наряду с Умберто Эко и Полом Остером), почти все свои книги написал о Катастрофе. О своем детстве, прошедшем в мультикультурных, как теперь говорят, Черновцах – в окружении соплеменников-евреев, румын (Черновцы до войны принадлежали Румынии) и русинов – юго-западных украинцев. О том, как его, восьмилетнего мальчика, разлучили с семьей, отправили в концлагерь, как он сбежал и скитался по дорогам с нищими. Советские солдаты взяли беспризорного мальчишку, говорившего по-немецки и по-украински, в «сыны полка». С армией он дошел до Берлина, потом, через Италию, перебрался в 1946 году в Палестину и там, в 14 лет выучив язык предков, стал знаменитым израильским писателем.

В «Катерине» Аппельфельд рассказывает не о своей жизни и не от собственного имени. Он «предложил» вести повествование бедной украинке-русинке, крестьянке Катерине, которая сбежала из деревни от тяжкого труда и жестокого отца, в городе стала пить, гулять, опустилась на самое дно, откуда грешницу буквально вытащила еврейская женщина, взявшая ее в услужение. В скромном, но чистом, подчиненном традиции еврейском доме Катерина обрела покой, нашла свое место, досконально выучила еврейский календарь, рецепты праздничных блюд и стала говорить на идише. И все было хорошо у русинки Катерины, пока негодяи-погромщики, ее соплеменники, не убили ее хозяев. Катерина спасла хозяйских сыновей, но мальчикам пришлось вернуться к родственникам-евреям, и русинка тут же снова опустилась на дно – пьянки, гулянки с сородичами, мелкое воровство, блуждания по улицам с единственным желанием «вдохнуть запах еврейской еды» - пока не появилась новая хозяйка-еврейка, пианистка, грустная перфекционистка с несложившейся личной жизнью.

Мне, современной горожанке, сложно спорить с таким представлением о русинских, то есть о славянских, деревенских женщинах у Аппельфельда, который прожил в окружении русинов все детство и был воспитан не только еврейской матерью, но и няньками-украинками. «Когда в Америке и Европе вышел английский перевод «Катерины», в мой адрес прозвучала резкая критика с совершенно неожиданных для меня позиций – меня обвиняли в идеализации украинцев и излишне суровом подходе к еврейским персонажам», - написал Аппельфельд в предисловии к украинскому изданию романа. Однако русскому человеку, воспитанному такими же, только родными ему славянскими женщинами, немного неприятно обнаружить, что на Западе «идеализированным» считается образ пьющей, гулящей, аморальной, хотя и доброй «глубоко внутри» женщины, единственным, по сути, достоинством которой является ее любовь к запахам еврейской кухни и детям – своему сыну, еврею по отцу, и сыновьям своих хозяев. Нет никакого сомнения, что самое имя «Катерина» - осознанная или неосознанная аллюзия писателя на образ героини толстовского «Воскресения» Катюши Масловой, обаятельной грешницы. Толстовские идеи и взгляды были чрезвычайно популярны среди иерусалимской общины выходцев из России и Украины – достаточно почитать воспоминания Амоса Оза о его иерусалимском детстве и предках. Не исключено, что детские воспоминания Аппельфельда о нянях-русинках трансформировались под влиянием этих идей. Образ славянской женщины из его детства, какой-то из его нянек (а вообще-то среди славянок было вполне достаточно порядочных, непьющих, крепких в вере женщин, не коротавших дней в работном доме и подзаборной канаве) претворился в сознании взрослого писателя в образ закоренелой в грехах распутницы, которую евреи (или другие образованные и гуманные покровители) могут вытащить из грязи, но как только их влияние ослабнет, она тут же туда вернется.

Катерина Аппельфельда – женщина по-своему сильная. Она преодолевает неприятности, она не ломается, когда единственный нехороший еврей в книге - Сами, которого она полюбила от безысходности в окружении гнусных пьяниц-соплеменников - сделал ей ребенка и бросил. Она, ни секунды не задумываясь, вонзает нож в мерзавца, который убил ее маленького сына. Но даже в этом писатель, мне кажется, видит завуалированный недостаток: бывшая Катеринина хозяйка, Роза, как истинная еврейка, не оказывает сопротивления погромщикам, она сторонится насилия даже в свой смертный час. А вот Катерина – нет. Она не еврейка, поэтому жестоко кромсает ножом труп врага. Катерина остается верна себе даже в тюрьме, где оказывается за убийство убийцы. Мимо тюрьмы идут эшелоны, везущие евреев на смерть в концлагеря, ее соплеменницы-зэчки ликуют, примеряют наряды, доставшиеся от убитых евреек, а Катерина сурово носит тюремную робу и проклинает злых женщин, радующихся чужой гибели.

В сущности, это различие между главной героиней романа и ее еврейскими хозяйками можно толковать безоценочно. В конце концов, роман писался на иврите и для евреев, и абсолютная апологетика представительницы «народа-антисемита» для читателей, многие из которых пережили Катастрофу, была бы, по меньшей мере, странной. «Катерина» - роман-притча. Написанные на иврите и бережно, с сохранением языкового строя, переведенные, длинные монологи звучат слишком возвышенно-высокопарно для полуграмотной крестьянки. Но они формулируют очень простую и внятную гуманистическую мораль - что все люди если и не братья, то могут, при небольшом душевном усилии, быть, по крайней мере, не врагами; что можно исповедовать разные веры и уживаться бок о бок друг с другом.