В современной российской прозе не так много женских имен, о которых можно говорить всерьез. В этом году в коротком списке премии «Большая книга» их было два, хотя Людмилу Сараскину (автора ЖЗЛ-овской биографии Александра Солженицына) трудно считать самостоятельной фигурой. Так что остается Маргарита Хемлин. Сборник «Живая очередь» - ее первая книга, и тем не менее Хемлин уверенно вошла в список финалистов.
Здесь мы наблюдаем тот замечательный случай, когда литературно одаренный человек не пишет много лет, а потом ему становится невмоготу. И тогда появляется зрелая, точная проза: с бытовыми обстоятельствами, но без «соплей»; с несчастной любовью, однако без жалости; про Холокост, но тот, который у каждого внутри. Манера самой Маргариты Хемлин предельно лаконична, и персонажи ее разговаривают друг с другом без околичностей: «Софа, зачем ты ко мне ходишь? У нас с тобой все разбито. Мы не можем оставаться друзьями, чтобы в кино ходить».Иногда они сбиваются на идиш, что вполне понятно: герои – евреи, место действия - Украина, Россия, Израиль. В книге 12 рассказов и 5 повестей - «Про Берту», «Про Иону», «Про Иосифа» и других близких автору людей, пусть и выдуманных. Несмотря на то, что нигде в тексте отношение к ним явно не обозначено, чувствуется, как сильно Хемлин любит этих людей, даже таких малоинтересных, как, скажем, Иосиф.
«Жизнь Иосифа Марковича Черняка началась в местечке Козелец – между Киевом и Черниговом. Оттуда он ушел на войну и вернулся в 1945-м туда же – к семье, состоявшей из жены Мирры и сына».
Единственное, чем выделялся, так это «еврейскими настроениями: песни еврейские пел. Хотя идиш по-человечески не знал, а Тору представлял только по изложениям своего отца».
Космополитическая кампания 1950-х, конечно, добавила мрачных красок биографии, но не больше, чем другим: Иосифа уволили с места заведующего клубом, и пришлось ему наняться сторожем.
Однако гонения на «космополитов» вроде бы не главное в судьбе Черняка - куда более трагические события происходят в его собственной семье. Но обида и унижение, пережитые Иосифом, хоть и отошли потихоньку на задний план, все же исподволь подталкивают героя к поиску своих корней. В райцентре под Киевом, где он живет, местных евреев объединяет только страх:
Евреи к евреям в гости придут – и обсуждают, но вяло, с опаской.
- Убивать не будут, это точно. Не то сейчас время, чтоб убивать, - говорили одни.
- Пока до Сибири в товарных вагонах доберемся, сами умрем, - говорили другие.
Шутили, конечно.
Парадоксально, но интерес Иосифа к предметам еврейского быта – старым мезузам, книгам, дрейдлам, «еврейским штучкам», как называет их еврейка Римма, – приводят героя к почти герметичному одиночеству. Больше того, любовь к еврейской старине оборачивается расколом в семье и грехом прелюбодейства, совершенным с невесткой:
Иосиф сидел над книгой, не читал, а просто смотрел на буквы. Он был в такой задумчивости, что не сразу расслышал шорох за спиной. А когда оглянулся – увидел голую Римму. Она шла на него, протянув руки, и волосы блестели, как начищенная менора, и глаза горели, как огонь.
– Ты что, Римма? – прошептал Иосиф.
Римма по-хозяйски подошла к полке, стянула ворох талесов и бросила на земляной пол. Легла и протянула руку к Иосифу.
Он был с Риммой.
У бесплодной прежде невестки спустя положенный срок родится сын.
Читатель наблюдает жизнь семьи на протяжении многих лет; событий - и эмоций - в ней хватило бы на целый роман, но Хемлин говорит словно бы стиснув зубы, как будто с трудом подбирая слова. Так рассказывают о своей жизни старики: «Женились, родили детей. Работала всю жизнь. Старший внук уже в армию пошел».
Это попытка за многими словами не потерять самое важное. Вот почти чужие друг другу мужчина и женщина долгие годы любили друг друга как умели. Вот получился классический треугольник: преданная семье жена, ее молодая удачливая соперница и мужчина, от которого обе родили детей. Но главный в повести не Иосиф, не его женщины, и не его дети, хотя все они важны. Первостепенное - иудейский дух, хранящийся в старых вещах. Книги, которые Иосиф не может прочесть, но прячет в сарае под замком; талесы, которые не может носить, но бережет как золотой клад. А ведь за хранение этого добра можно всерьез пострадать: «Недавно вся Москва гудела, посадили одного». Но свет внешнего мира видится Иосифу тускло, с трудом пробиваясь сквозь семейную историю и ветхозаветную вязь отношений. Приезжает, например, к родителям сын Исаак.
Теперь он зовется Игорь. Игорь Иосифович Черняк. То есть сменил имя он лет пять как, но сейчас докладывает на всякий случай об этом отцу и матери, чтобы не вышло недоразумения.
Недоразумений не возникает. «Мы тебя по-всякому любим», - отвечает мать. Отец же отворачивается и уходит в свой сарай, к книгам и закоптелым подсвечникам.
Маргарита Хемлин любит своих героев, хотя любить их не то что сложно, а больно до зубовного скрежета. Они и неловкие, и несчастливые, и нелегкие. Истории с ними случаются нелепые, досадные, порой бессмысленные. Но из рассказа в рассказ Хемлин дает этим людям надежду на счастье, а какое это еврейское счастье, известно: вечность, из колена в колено. Вот уже и молодость прошла, и дети выросли, и сейчас-сейчас Павла в другую часть переведут, где
и для Эммочки место найдется, и для Вени – там какое-то большое строительство затевается… И Златочка в Чернобыль переберется... И мы с тобой к детям под крыло... Это ж чистый рай! Одна Припять чего стоит! Йося, мне кажется, мы с тобой начнем новую жизнь. ...Не отвечай, а то я знаю, ты испортишь. Ты молчи, молчи, Йосенька.
И Маргарита Хемлин ничего больше не говорит, она хороший писатель, она умеет молчать.
В следующий раз и про кожух трехпольный расскажу, и про Соломонов ящик, и про Евку, и про Тыщенко, и про Арончика, и про Камского одного и второго. А еще лучше – не расскажу.
Еще Хемлин: