Впрочем, и сам Левин - театральный деятель, прозаик, мыслитель и поэт - если и не совсем дотягивает до избитого клише «проклятого поэта» и enfant terrible, то уж статус «неудобного классика» заслужил более чем. Родившийся в семье польских эмигрантов, переживших Холокост, Левин уже в самых первых своих спектаклях шокировал общество, выступая против оккупации арабских территорий. «Вонючей бомбой» (по признанию одного из зрителей) стал его спектакль «Королева ванной комнаты» (1970) – актеров от разгневанных зрителей охраняла полиция, администрация театра отменила представления, а радикалы клялись убить Левина, как сейчас мусульмане клянутся прикончить Рушди. Сам же Левин - вместо публичного раскаяния - дал платное объявление в газете, в котором призвал своих поклонников прийти к его дому и начать разрушать государство Израиль.
От разрушения Израиль спасло, видимо, только то, что от конкретных политических наездов Левин перешел к критике бытия в целом. Правда, став классиком и попав даже в школьные учебники, особых премий драматург при жизни так и не получил.
Составленный Борисом Боруховым сборник, которому не хватает, пожалуй, только толковых комментариев, вполне репрезентативен: тут и проза (повесть «Геверл»), и эссе, и классическая пьеса в двух действиях «Хефец», и театральные скетчи.
Пересказать все эти тексты почти невозможно. Скетч о том, чем именно герой превосходит муху, пришлось бы цитировать страницами (хоть их и всего две). А повесть о том, как на (совсем не) романтическом свидании ухажер использовал вместо туалета кроватку ребенка – ну, это вы уж решайте сами. Самых прекраснодушных мы, считай, предупредили…
Думаю, уже понятно, что о человеке – как в целом, так и в частностях - Левин не самого, мягко говоря, высокого мнения. Человеконенавистник и физиолог, он выставляет на свет все мерзости и неловкости, всю человеческую грязь и пошлость, грешки и страстишки, копается (в буквальном смысле!) в грязном белье, делая его своеобразным знаменем своего крестового похода против человека - такого, какой он есть, но каким быть, по мнению Левина, совсем не должен.
Особенно достается следующим категориям: женщинам, мужчинам и патриотам Израиля. Женщины похожи на «коров» или «помятое ухо», они падают (все хохочут), их пинают (и воздают хвалу Богу за такое развлечение), женщины издают неприличные звуки (и их ненавидят – впрочем, сразу «за все хорошее»). Мужчины скупы, мелочны донельзя, болезненны, тупы, хотят получить от женщин понятно что, а когда женщина выдвигает встречные требования, то мера мужской мерзости зашкаливает все мыслимые пределы. Если же женщина или мужчина любит свою страну, то пиши пропало – они полностью безнадежны как биологический вид.
В своей антиизраильской критике, особенно в скетчах, Левин направляет удары в места, условно говоря, наибольшей национальной гордости. Израильтяне считают себя «народом книги»? И гид с гордостью демонстрирует туристу библиотеку размером со спичечный коробок и им же, коробком, и являющуюся. Уверены в своей «богоизбранности»? В «Жертвоприношении» сын обращается к Аврааму в таком духе: «Режь, папулечка, режь меня. И пусть тебя не мучают угрызения совести. В самом деле. Что тут такого особенного? Ну, собирается зарезать ребенка. Подумаешь! Маленького и слабого ребенка. Пустяки!» Израильтяне гордятся своим образованием, успехами в науках? Но в школах учат, что земля плоская, а Австралии не существует. Успехи в антитеррористических операциях? Левин показывает недотепу-еврея, взрывающего дом совершенно мирного араба, который еще и помогает бедняге с взрывными работами. Одна из лучших в мире армий? Но начальник Генштаба (реальная личность, кстати говоря) подан законченным дебилом, а солдаты воюют так: в ходе победоносной «десятиминутной войны» три израильских солдата побеждают Советский Союз, окружив его с трех сторон – на верблюде и мотороллере…
Впрочем, ради простой мизантропии с антисемитским душком можно перечитать Селина или Чорана или, на самый худой конец, Исраэля Шамира. Для того же, чтобы понять, как действительно непрост, зашкаливающее психологически нюансирован и очень по-своему гуманистичен Левин, хватит даже одной его пьесы «Хефец». В которой воистину гоголевские мотивы «маленького человека» Акакия Акакиевича приправлены пафосом князя Мышкина и поданы не только в современной обработке, но и под соусом театра абсурда и немецкого экспрессионизма.
