Первое из тихого и письменного: этому автору очень идут персональные книжки. В коллективных сборниках, где Любомирская публиковалась раньше, читательская оптика сбивается от разнокалиберного обилия имен, миров и стилистических приемов. А расфокусированный читатель оценить плотную прозу Леи Любомирской не в состоянии.
Второе: в книжке случился синергический эффект — все тексты этого сборника, выложенные в «Живом журнале» (блоггер test_na_trzvst щедро делится с френдами плодами своих трудов) сложились в единый гипертекст, приобретя новые смыслы и отчетливее обозначив авторскую физиономию. Лукавую, но строгую — речь ведь идет о серьезных материях: о любви и ненависти, о верности и предательстве, о жизни и смерти (жизнь, в точности по Хармсу, побеждает смерть неизвестным науке способом, причем победа эта выливается у Любомирской в грубые и зримые формы).
Строгость, правда, до поры до времени — взять хоть реконструкцию сюжета о Синей Бороде. В этой Очень Страшной сказке все девушки, женщины, а также бабушки и тетеньки, неосторожно заглянувшие в дедушкин кабинет, куда-то навсегда пропадают, а у ласкового медоречивого синебородого дедушки обнаруживается склянка с синей краской на туалетном столике в том самом запретном кабинете.
Любомирская стилистически безупречно и с изящной точностью строит свою собственную империю из роскошных обломков богатой португальской истории, из обрывков снов, из волшебных африканских сказок. По-женски ласково и твердой рукой она намечает границы: ее территория начинается там, где вы еще никогда не были.
Выставив на страже границ свирепых персонажей то ли африканского, а то ли вовсе внеземного происхождения, демиург садится передохнуть, свесив ноги с облачка, и милостиво позволяет заметить, что чувство ритма у него, к примеру, совершенно музыкального свойства. То есть — поэтического.
Поэтическая природа языка Любомирской проявляется не сразу, а где-то к середине книги, но читателю от этого никакого убытка. Наоборот — есть повод еще внимательнее вглядываться в эти удивительные истории о старушках, у которых, оказывается, такая насыщенная жизнь, невидимая простым смертным; о прекрасных дамах, которым не суждено состариться; истории о коварных королях и странных обычаях некоторых почтенных семейств. Вглядываться не только для того, чтобы искать второе дно, литературные аллюзии и дополнительные смыслы: даже просто смотреть невыразимо приятно — как на океан, без которого и здесь не обошлось.
«Книга о мертвых и живых старушках» — третья книга Леи Любомирской. Русская в Португалии, Любомирская пишет тексты, в которых одновременно взгляд чуть со стороны и позиция изнутри, позиция жителя, а не путешественника, не приезжего. У нее португальское saudade — «ностальгическая тоска и печаль и в то же время ощущение своей малости, своей оторванности» — становится и исконно русской, и несомненно еврейской историей.
Если взять на вооружение идею Маркеса о том, что у каждого рожденного на свет есть свое предназначение, можно предположить, что предназначение Леи Любомирской — вслушиваться в темноту и находить истории, которые может рассказать только она.
