Роман Эрики Джонг «Страх полета» появился в 1973 году, стал бестселлером, а потом — классикой феминизма третьей волны. Он показал пример целому поколению американских домохозяек и обогатил английский язык выражением zipless fuck (спонтанный, внеэмоциональный и анонимный секс).

Спустя двадцать лет в безумной анархической Москве, медленно катившейся от августа 1991-го к октябрю 1993-го, я предложил знакомому издателю напечатать этот роман — и в результате оказался в малопочетной должности редактора, который пытается собрать воедино фрагменты, переложенные на русский пятью переводчиками. В одном фрагменте фигурировал город Виена и исторический персонаж по имени Конт Вронски. В другом я обнаружил фразу (цитирую по памяти): «Мой муж был неистощим в сексе и никогда не важничал, даже когда был сердит или устал». Задумавшись, почему кто-то должен важничать, будучи сердитым или усталым, я выяснил, что переводчик путает слова important (важный) и impotent (импотент).

Я еще не знал тогда секретного правила переводчиков: «Никогда не спрашивай, о ком написан роман, который ты переводишь» — и потому полагал, что это роман о еврейской поэтессе Исидоре Винг, которая прилетела с мужем на первый послевоенный конгресс психоаналитиков в Вену, а там, в промежутке между рассуждениями о культуре, нацизме и Холокосте, обрела сексуальную свободу. Если угодно — «Эммануэль» для интеллектуалов.

Несколько фактов об Эрике Джонг

1. Девичья фамилия Эрики — Манн. Фамилия Джонг у нее — от второго мужа. Произносится «Жонг», о чем она неоднократно говорила, но переводчики и издатели об этом не знают.

2. Сьюзан, сестра Эрики, обвинила ее в том, что Рэнди, сестра главной героини, срисована с нее, Сьюзан, и полностью искажает всю историю отношений Эрики, Сьюзан и ее мужа. В ответ Эрика сказала: «В семье не без урода».

3. «Сексуальные похождения героини ее романов написаны с таким знанием дела и с такими подробностями, что при знакомстве с ними неподготовленный советский читатель мог бы повредиться в рассудке. Причем писательница никакими многоточиями не пользуется, а пишет все как есть, употребляя все известные ей слова и выражения, существующие в современном английском языке» (Владимир Войнович об Эрике Джонг)

Спустя почти двадцать лет, в 2010 году, я держу в руках книгу «Я не боюсь летать» и понимаю, что сквозь нее вижу целых две эпохи — американские семидесятые и российские девяностые. Оказывается, они похожи больше, чем может показаться на первый взгляд.

Сексуальная революция шестидесятых затронула преимущественно студенческую молодежь и богему. К концу десятилетия недавно запретные темы стали широко обсуждаться, и дискуссии выплеснулись далеко за пределы кампусов и модных баров. В начале семидесятых радости секса открыл американский средний класс — роман Эрики Джонг зафиксировал этот момент и сам стал фактором освобождения для многих женщин «под тридцать».

Вместе с тем семидесятые — последнее десятилетие, когда события Второй мировой еще сохраняли живую актуальность: отвлекшись от zipless и un-zipless fucks, героиня страниц сто беседует с немцами, жившими при Гитлере, рассматривает здания времен Третьего рейха и размышляет о Холокосте — что, в принципе, естественно для еврейки, оказавшейся в Вене и в Германии. Ее поколение — последнее, которое застало войну (пусть и во младенчестве), и для них Дахау еще не успел стать декорациями к очередному «Списку Шиндлера».

В 1973 году еще можно было на полном серьезе написать книгу, где размышления о Катастрофе соседствуют с описанием сексуальных похождений. Впрямую нигде не сказано, но в подтексте ясно читается: мы, дети выживших, должны натрахаться вволю за себя и за всех, кто не смог: за погибших евреев и за женщин с репрессированной сексуальностью.

По большому счету, для Эрики Джонг секс — это гражданский долг.

Примерно то же самое творилось в России начала девяностых: уже лет пять, как о сексе заговорили вслух, подробно и громко. В воздухе еще пахло свободой — и рожденные в шестидесятые старались наверстать все то, чего были лишены их родители, да и они сами.

Редактируя книгу — по счастью, не все переводчики были так ужасны, — я чувствовал, что пространство моих фантазий распахивается передо мной приглашением войти в новый мир, я, как и Эрика Джонг, чувствовал глубокую внутреннюю связь с теми, кому не повезло жить во время свободы — политической и сексуальной. Да и с моим первым браком происходило примерно то же самое, что с браком Исидоры Винг.

Чтобы совсем уж уподобиться Эрике Джонг, тут я должен был бы рассказать, как переспал с одной из переводчиц, но мне куда важнее картина двух эпох, проступающих одна сквозь другую.

Наверное, никто, впервые прочитав «Страх полета» сегодня, не сможет воспринять этот роман всерьез. Кому-то он покажется затянутыми и неактуальными заметками о психоанализе, немецкой вине и женском освобождении; кому-то — занудным софт-порно для интеллектуалов.

Мне повезло: холодной весной 1993 года у меня в руках оказался автобиографический роман эгоцентричной американо-еврейской феминистки.

И только когда я закончил работу над переводом, выяснилось, что это книга обо мне.

И другие поиски себя:
одного английского актера
одного еврейского историка
одного американского военного подразделения