С легкой руки покойного аятоллы Хомейни за Салманом Рушди утвердилась репутация богохульника, еретика и врага ислама. Между тем, ничего антимусульманского в знаменитых «Сатанинских стихах» нет – правда, чтобы в этом убедиться, многостраничный роман нужно прочитать, чего референты Хомейни, очевидно, не сделали. С другой стороны, даже если бы прочли, вряд ли полюбили бы Рушди: святейшее негодование вызвал полукарикатурный старец, персонаж романа, в коем читатель легко угадывал творца исламской революции. В общем, сторонники Хомейни и прочие поклонники цензуры-вплоть-до-смертной-казни так и не узнают, что любой роман Рушди – о сложности (в ее математическом понимании), а не о ниспровержении основ.

Рушди с четырнадцати лет живет в Англии и давно уже стал гражданином мира. Поэтому задником «Клоуна Шалимара» служат крушение Берлинской стены и распад Союза, на подтанцовке мелькают Вацлав Гавел, Михаил Горбачев и Че Гевара, а один из главных героев оказывается евреем, чьи родители погибли в захваченном немцами Страсбурге. Однако сердце писателя, безусловно, отдано Индостану. Именно так – Индостану: подобно Кустурице, оплакивающему распад Югославии, Салман Рушди, видимо, так и не примирился с тем, что народы, веками жившие бок о бок, разорвали страну сначала на два, а затем и на три неустанно враждующих государства. Его сюжеты разворачиваются в Индии, Пакистане, Бангладеше (и в Лондоне, где обосновалось немало индостанцев, покинувших родину вслед за «ненавистными колонизаторами»). А действие «Клоуна Шалимара» происходит в Кашмире, где веками уживались индуисты и мусульмане. В Кашмире, который в ХХ веке стал ареной жесточайшей межконфессиональной розни со всеми ее атрибутами – погромами, этническими чистками и так далее.

Рушди не ищет «правых» и «виноватых» – он понимает, что в подобных случаях можно быть или не быть «первым», но практически невозможно остаться чистым. Русскому читателю эту истину поведал еще Павел Милюков, побывавший на Балканах в 1913-м, – однако непричастному либералу из далекой страны встать над схваткой было куда проще, чем мусульманину из Бомбея. Само собой, стандартным фигурантам – политикам, религиозным фанатикам, СМИ, спецслужбам и прочим – в «Клоуне Шалимаре» досталось по полной программе. Но Рушди различает корень зла гораздо глубже.

B последнее время он стал задумываться о том, не обладает ли закон противоречия более мощной силой, чем закон гармонии. Вспышки насилия на религиозной почве происходили внутри сообщества. Когда это случалось, убивали не посторонние. Убивали соседи, убивали люди, с которыми ты делил радость и горе, люди, чьи дети еще вчера играли с твоими. Внезапно в их сердцах вспыхивает ненависть, и с факелами в руках они посреди ночи начинали ломиться в твой дом.
Ничего нового. О том, что человек по природе своей зол, христианский мир знал с тех пор, когда блаженный Августин обличал ересь Пелагия, а читающая публика – хотя бы со времен Федора Михайловича Достоевского. Но почтенные истины забываются чаще всего – напомнить никогда не лишне.

Утратив гуманистическую веру в человечество, Рушди по-прежнему верит в отдельных людей. И потому в романе есть и нормальная – человеческая – жизнь. В которой мусульманин становится старостой индуистского села, местный старейшина выгоняет фанатика-проповедника, призывающего к расправе над соседями, и даже тайная незаконная связь Ромео-мусульманина и Джульетты-индуистки заканчивается не резней, но свадебным пиром по обычаям двух народов.

Писатель – поневоле хорошо информированный оптимист – сознает, что в час, когда наступает тьма, эти искры добра не могут дать ни тепла, ни света. Какой уж тут оптимизм – после армянского геноцида, Холокоста, резни в Руанде, изгнания грузин из Абхазии и турок-месхетинцев из Узбекистана? Герои не доживают до конца романа, да и сам мир, где им довелось родиться и вырасти, умирает. Исчезает кашмирская деревня Пачхигам, чьи жители зарабатывали на хлеб актерством и поварским искусством.

На официальных картах Кашмира все еще значится деревня Пачхигам. В справочнике даже указано количество жителей в этом населенном пункте – триста пятьдесят. Листы бумаги, официально подтверждающие существование Пачхигама, служат единственным напоминанием о нем, потому что там, у говорливой речки, где он располагался, там, где узенькая улочка вела от дома наставника Каула к дому сарпанча, там, где гремел мощный голос Абдуллы и танцевала Буньи, где пел Шиваншанхар и клоун Шалимар ходил по проволоке, ничто уже не напоминает о том, что тут жили люди. Пачхигама больше нет. Пачхигам, воплощение красоты Kашмира, уничтожен. Деревня с таким названием осталась жить лишь в памяти людской.
Но, может быть, память и спасет уничтоженную деревню, как не раз спасала народы – как не раз спасала еврейский народ, в конце концов. Если деревня, где вместе жили мусульмане, индуисты и даже одна еврейская семья, была возможна в прошлом, вероятно, она возможна и в будущем, а распад и ненависть, одиночество и страх, которые правят в нашем сегодня, – это не навсегда.

Еще версии потерянного рая:
Дочь партизана и сын патриота
Мы бескрылы
Взрослые позавчера
Исход, о котором молчали