Неудачей закончилась моя попытка заглянуть в зеркало нынешней российской литературы. Из-за тонкой грани буквенного стекла выплеснулась на меня агрессия писательницы Палей. Не очень она любит праздных читателей, а посему корчила рожицы, царапалась и смачно ругалась. Неотъемлемой частью издания стали письма автора к московскому адресату. В них она хлещет — презирает, но хлещет — все березово-ситцевое, живущее не по ее закону. Возможно, ругала она всех нехудожников палейского уровня, но подвернулся я. Палей гордо отдалилась от России, где ее не задевают и критики, зато посвисты бича ее угрожают нашему гнусному мещанству. Новая угроза — роман «Клеменс». А тем временем она изломала об меня поварешки коммунальной кухни, ибо жестокому поэту нон-конформизма они более ни к чему.
«И вот такой бедолага хочет, чтобы с ним кто-нибудь поделился ломтем «позитива» — но не для перенимания опыта (khren sobachy этот опыт переймешь) — а вот так, разок, na khaliavu, потому что он, филологический пускатель пузырей, «позитив», конечно же, заслужил — хотя бы и в форме «золотого сна».
На несчастненьком пространстве постсоветского быта проклевывается любовь еврея к немцу, инвалиду-аутисту. Набоков марает и комкает никчемные страницы словесных игр, сладенькая Цветаева стыдливо теребит юбку. А приверженцы Палей посмеиваются над неудачниками. Так лихо нашпигован текст бранью на бытие, что много лет ни один публикатор, alas, не осмеливался рассекать мечем грудь массового человека и браться за издание. Уж не знаю, что не срасталось, — такой увлекательный замысел. Разве издатель перестал видеть таланты?
Возможно, невнимательный издатель не замечал хорошо запрятанную в тексте любовь. Возможно, его отпугивали бесконечные цитаты, разбросанные по поверхности текста, что лужи мазута на Неве. Может, смущали суровые сведения из учебника по судебной медицине про трупные явления — перепечатки по несколько страниц. А зря. Читателю-пляжнику пользительно знать о проявлениях и патомеханизмах окоченения. И, безусловно, в противофазу окоченевшей любовной линии появилось описание никчемности, мерзости, истеричности жены (сучка ты, сучка… облезлая, прыщавая сучка) высокодуховного еврея. Нас держат в эротическом напряжении его постоянные мысли о ней:
«Кожа ее на лице — да ты сам видел — всегда в каких-то подростковых прыщах (в ее-то годы!), аллергиях, псориазах, грубо оволосевающих или ороговевающих наростах. Эта кожа во время дамских истерик обязательно становится свекольной, бугристой, сплошь в рытвинах и ухабах — ни дать ни взять протухшее мясо. Как сказал классик, «бутондамуры (прыщи любви) были самым замечательным украшением ее лица».
Помимо завораживающих сцен любви невнимательный издатель пропускал новаторские находки неудержимый текст с повторением ремарок вставок слов без знаков препинания с препинанием с запинанием киванием добиванием хоть и долго не останавливаясь говорит вспоминает уточняет повторяет заикается похожими словами пишет добираясь до пятой страницы изложения разложения предложения и все же на ритм настраивает понимания потока повествования.
А что же, задается вопросом составитель аннотации романа, правомерно ли искать гомоэротику в тексте, сравнимо ли это с лолитовой порнографией? Знаю, есть ученые, которые и вовсе искренне не замечают эротического компонента в романе Набокова. С неменьшим недоумением смотрю на узревающих сей компонент в «Клеменсе». Конечно, предпостельная сцена, натурально, есть. Сходным образом отрезанные пальцы главных героев символизируют общность их душ. Единство противостояния помнящего о Холокосте и истинного арийца объясняет их дуалистические встречные стремления и недопонимания. Но выйти за рамки образов своего медицинского образования автор не решается. И все время открещивается от набоковщины. Да кто же ее обвиняет?
Никакой набоковщины в ее текстах нет. Зато есть целеустремленная напряженность, как в намеченном разговоре с конфликтующей стороной: не знаешь, успеешь ли ловко вставить заготовленную фразу, случится ли с героями ожидаемое, сможешь ли объяснить другому свои переживания. Читателю хочется подсказать и подтолкнуть действующих лиц к поступкам, как, бывает, дети, наблюдая за зрелищем, стремятся подсказать Буратино не давать денег Лисе Алисе.
Длинный список премии «Национальный бестселлер — 2008» анонсирует роман Марины Палей. Чувствую, негодование нарушает идиллию экзистенциальной валькирии (которая, впрочем, в шорт-лист в итоге не вошла):
«По-моему, устроителям всяческих призов и премий (которые «хотят как лучше») даже в голову не приходит, что в развитой стране художник живет не от премии к премии».
Потому как художник живет от произведения к произведению. Читатель — от прочитанной книги к новой. И радуются художник и читатель, когда интересы их совпадают. Марине Палей подходят не все читатели. Но, возможно, вы?
Еще страсти в клочья:
Недоваренный бульон из ласточек
Одиночество пловца на длинную депрессию
Пули над Бродвеем::Первая кровь
Людмила Улицкая. Русское варенье
Фрикипедия, или Похождения Осколка::Горе от ума
