Иногда кажется, что роман «Сто лет одиночества» в той или иной степени перепахал сознание всех коллег-современников Маркеса и литераторов помладше. А может быть, просто такой уж была тогдашняя литературная мода: героев непременно должна была снедать вязкая и тоскливая мизантропия, перебиваемая вспышками лихорадочной душевной активности. Литературные персонажи упорно и мучительно возводили вокруг себя непробиваемые стены своего духовного мира, отгораживаясь от мира реального и медленно убивая себя и окружающих. Естественно, что потом у них не оставалось сил даже на то, чтобы раскрасить свою темницу изнутри в веселенькие цвета, и бедняги так и сидели, созерцая глухую монотонную кладку, от кульминации до эпилога - в котором потомки разбивали стену склепа и вытряхивали вон труху и прах.

Как ни грустно, герои двух романов, оказавшихся под одной обложкой в серии «Мастера израильской прозы» издательства «Книга-Сэфер», - именно такие жители пограничной зоны в пограничном состоянии. Но, по мнению составителя и переводчика серии Эфраима Бауха ( «Букник» уже писал о стилистических особенностях его перевода и - вне всякого сомнения - значительной роли в деле ивритско-русского литературного культуртрегерства), это не единственное, что объединяет два этих романа. «Словом-связным» стал «Таммуз» - одновременно и фамилия одного из писателей, и имя персонажа из книги второго, и название печального месяца еврейского календаря. Потому что именно в месяце Таммуз прекратились службы в Иерусалимском Храме, обреченном на скорое разрушение – спустя всего три недели, 9 Ава, в день поста и скорби.

Первый роман сборника - "Реквием по Нааману" - назван автором так, чтобы у читателей даже ненароком не возникло никаких радужных ожиданий. Книга будет печальной, начнется грустно, а закончится - совсем никуда. Как и «Русский роман» Меира Шалева, «Реквием» - семейная хроника. В которую, по израильской традиции, вплетено становление государства, история мошавов и кибуцев, жизнь и подвиги первых поселенцев-халуцим, формирование военной и правящей элиты из отпрысков гордого поколения пионеров, и так далее, и тому подобное. Даже если обо всем этом вы уже читали у, пожалуй, живее пишущего и несравненно живее переведенного Шалева, не торопитесь сетовать. Жанр хроники - то есть истории о чьей-то истории, которая объективно длится и не заканчивается за обложкой - не позволяет роману Таммуза окончательно скиснуть в меланхолии. Жизнь продолжается, история не останавливается, и ни смерть, ни безумие не способны стреножить ее или хотя бы придержать за удила.

Старик-первопроходец Фройке-Эфраим проживет полную сельскохозяйственных и общественных трудов жизнь и отойдет в мир иной в старческом слабоумии. Его первая жена сойдет с ума, сбежит в холмы и отравится. Старший сын, собственно Нааман из заглавия романа, умрет тоже сойдя с ума, но в Париже, в процессе обучения музыке - то ли от ностальгии, то ли от каких-то творческих причин. Младший сын, убежденный холостяк, станет пассивным диссидентом-отрицателем, «западником» и англоманом, дочь расплодится и размножится, внук сделается адвокатом и ветераном Шестидневной войны, а правнучка, названная по имени первой жены патриарха, повторит ее судьбу – разве что отравиться ей не дадут. Всего этого, с лирическими, поэтическими, политическими и психологическими отступлениями, хватило на роман – и будь он переведен кем-то, кто хоть отчасти дотягивает до уровня переводчиков Маркеса, чтение оказалось бы не без приятности.

Второй роман, «Сон в ночь Таммуза», немного занятней первого, хотя «маркесизма», и даже «прустовства» хватает и в нем - недаром творчество Шахара нравится французам и отмечено французской премией Медичи и наградой командора Французского Ордена Искусств. «Сон в ночь Таммуза» - часть восьмитомной, так и не завершенной (бесконечные истории, как известно, невозможно завершить) серии романов Давида Шахара под общим названием Kheikal ha-kelim ashvurim - «Чертог разбитых сосудов». К сожалению, в России и этот писатель, и труд всей его жизни известны мало. «Сон в ночь Таммуза» - не первый по времени написания, но сюжетно - исходный роман серии. Он посвящен юношеским похождениям главного героя - иерусалимского философа-язычника и романтического эротомана с архангельским именем Габриэль. В следующих книгах Габриэль Йонатан Лурия из живого человека становится символом: полумистическим, полуязыческим, живым олицетворением страсти, ханаанейского жизнелюбия и попыток прорваться к пониманию сокровенной жизненной сущности, утраченной миром в момент «разбивания сосудов» (shvirat ha-kellim). Разбитые сосуды, в которых содержалась благодать Господня и которые под ее напором не выдержали напряжения, - это придуманное однофамильцем Габриэля великим Ицхаком Лурией объяснение сотворения и несовершенства мира, излюбленный образ каббалистов и еврейских философов, который часто встречается не только в богословских трудах, но и в беллетристике.

Таммуз, чей сон дал название роману, да и, пожалуй, сам рассказчик - герои в этой истории второстепенные, и тем, кто не читал «Лета на улице Пророков» - первой книги серии, вышедшей на русском в издательстве «Гешарим», будет не очень понятно, что они там, в романе, делают. Зато полумистический Габриэль в «Сне» жив, здоров и весел, одевается по-европейски, пишет по-французски, заигрывает со светской львицей и предается страсти с чужой религиозной женой.

Не исключено, что Шахар (потомок ортодоксов и иерусалимец в пятом поколении) и сам отождествляет себя не только с рассказчиком (который во времена юности Габриэля Йонатана Лурии был еще ребенком и всю жизнь пытался разгадать его странную загадку), но и с самим Габриэлем. С человеком, пытающимся пробить стену, скорлупу, оболочку – «клипу» из каббалистической книги Зоар, – между телесным и духовным, греховным и святым.
Впрочем, какими бы витиеватыми путями ни шел писатель, преследуя подобную цель, сама она отнюдь не нова – ей столько же тысячелетий, сколько, пожалуй, и самим разбитым сосудам, которые оказались слишком слабыми для Божественной Благодати.