Без сомнения, самый пронзительный образ Одессы — кадры из немого эпического фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец “Потемкин”» (1925), в которых воссоздается кровавая бойня на знаменитой Потемкинской лестнице. Во многих смыслах эта внушительная конструкция, выстроенная в XIX веке от моря вверх по склону, — идеальный символ черноморского порта и его головокружительной истории. Глядя на нее, вспоминаешь и те высоты, на которые город первоначально обещал подняться, и глубины кошмарных падений, которые пришлись на долю Одессы в ХХ веке. А в ее истории не было падения жестче, нежели истребление его еврейского населения.
Одессу основали в 1794 году — памятником успешному разгрому турок Екатериной Великой и расширению границ Российской империи аж до Черного моря. В последующие десятилетия, пишет Кинг в разделе книги, уместно озаглавленном «Город грез», темпы роста этого города были невероятны — как и свободы, которыми пользовалось разнообразное городское население: греки, итальянцы, армяне, румыны и евреи. Живописуя авантюрный дух, свойственный этим этническим группам, Кинг особое внимание обращает на евреев — в Одессе те искали уникальные экономические возможности процветающего порта и свободу одновременно от русского гнета и от авторитета раввинов за чертой оседлости.
Скорость демографического прироста еврейского населения в Одессе была поистине беспрецедентна: от шести евреев, на которых победоносные русские войска наткнулись, войдя в сонный приморский городок в 1794 году, до почти трети всего городского населения, в середине XIX века составлявшего четверть миллиона. К началу ХХ века евреи владели 90 процентами всех зерноторговых фирм, которые в Одессе были основным источником городского дохода. Подводя итог этим золотым годам роста, процветания и относительной свободы, Кинг пишет:
Евреи выступали важными посредниками в одесской торговле — через них осуществлялись связи с крестьянами, хуторянами и пастухами в провинции. Евреи были сущностно важным мостиком, который связывал эти слои с крупными экспортными концернами в портовом городе. Энергией евреев и их общественными связями Одесса стала тем, чего не могли вообразить… отцы-основатели города: флагманом всего мира, говорящего на идише.
Можно возразить, что к первому одесскому эксперименту по мультикультурализму евреев влекло главным образом отсутствие в Одессе еврейской истории. Кроме того, там отсутствовали зачерствевшие религиозные институты, какие в изобилии водились на всей остальной территории Российской империи. Сюда во множестве приезжали «просветители» (маскилим) из Галиции — в основном из города Броды: они основывали синагоги, закладывали школы и создавали общественные организации, отражавшие их современные ценности. Этим людям было безразлично, что их работа отпугивает от Одессы евреев-традиционалистов. Блаженство одной стороны и недовольство другой лучше всего передают два устойчивых выражения на идише: «leben vi Got in Odess» (жить как бог в Одессе) и «zibn mayl arum Odess brent dos gehenem» (вокруг Одессы адский пламень на семь верст).
Одесса неодолимо притягивала как еврейских купцов, так и еврейских вольнодумцев, но предлагала им и аттракционы сомнительного свойства. Там, где водились моряки, существовали и те, кто на идише назывался «Odesseh levonehs» — буквально, «одесские луны», то есть проститутки. По муниципальной статистике 1911 года, евреи были владельцами более 90 процентов из 43 легальных и лицензированных городских публичных домов, не говоря уже о множестве нелегальных заведений, процветавших в румынско-еврейских трущобах Молдаванки.
Но эти мишурные аспекты легендарного одесского беспутства затмевались интеллектуальными и эстетическими достижениями городских евреев. Бродская синагога стала не только уникальным по красоте местом еврейского поклонения, где были запрещены разговоры во время службы (!), но и лабораторией новаторского канторского музицирования (хазанут). Великолепному репертуару — его основу заложил легендарный Ниссан Блюменталь и его хор, а расширил его преемник Пинхас Минковский — суждено было сыграть важную роль в формировании современной канторской музыки (хотя нынче этот факт по большей части забыт).
Репутация Одессы как космополитического города упрочивалась и ширилась, и на побережье Черного моря стекались ведущие еврейские интеллектуалы того времени. Кое-кто заезжал ненадолго — вдохнуть городскую атмосферу вполне парижских кафе и пообщаться с литературной элитой. Но были и такие, кто оставался на много лет. Среди последних — Александр Цедербаум, редактор-основатель «Гамелиц», первого и, быть может, лучшего современного журнала на иврите, а также Шайе Мордехай Лифшиц, который помогал основать «Коль Мевассер», первое современное литературное периодическое издание на идише. Вероятно, величайшим вкладом последнего в литературную историю стало то, что он убедил одну восходящую звезду ивритской литературы «переметнуться» и попробовать силы в прозе на идише. Бывший Шолем Яаков Абрамович под псевдонимом Менделе Мойхер-Сфорим (Менделе-Книгоноша) заслужил титул «дедушки современной литературы на идише. А другой одесский долгожитель, Шолом-Алейхем стал в этой литературе самым популярным автором.
Что же касается ивритских писателей, живших в Одессе, список, среди множества прочих, включает сионистского эссеиста и пионера ивритской автобиографии Моше Лейба Лилиенблюма, выдающегося поэта Хаима Нахмана Бялика и замечательного ивритского стилиста и отца культурного сионизма Ахад-ха-Ама. Кроме того, Одесса была центром еврейской русификации — в городе издавалось три ведущих еврейских журнала на русском языке. Много лет здесь прожил и старейшина русской еврейской историографии Семен Дубнов. Среди еврейских политических фигур следует упомянуть двух уроженцев Одессы — Льва Пинскера, автора «Автоэмансипации» (1882), первого опубликованного манифеста политического сионизма, и основателя первой сионистской организации «Хибат Цион»; и Владимира (Зеева) Жаботинского, изумительно талантливого автора, политического деятеля и основателя ревизионизма. Этот список можно продолжать очень долго.
Особенно хорошо Кинг объясняет, как одесское воспитание Жаботинского вылепило не только его будущую литературную карьеру, но и политические взгляды. Его истинный политический гений загорелся, как это ни трагично, от кошмарной трансформации Одессы — на рубеже ХХ века из «города грез» она превратилась в котел смертоносного антисемитизма. Волна погромов, прокатившаяся по всей Российской империи в 1881-1882 годах, не коснулась одесских евреев — местные власти предотвратили жертвы. Но защита властей, казавшаяся гарантией уникальной мирной интеграции, оказалась иллюзорной. В 1905 году, когда волна насилия, поднявшаяся в Кишиневе двумя годами ранее, уже сходила на нет, более 300 одесских евреев пали жертвой, как выражается Кинг, «смертоноснейшего и известнейшего погрома в российской истории» — на тот, во всяком случае, момент.
«Как, — жалобно вопрошает Кинг, — мог город, в общем и целом довольный своим космополитизмом, с такой скоростью впасть в хаос?» Этот же вопрос в романе «Пятеро» задает Жаботинский — и из этого же вопроса впоследствии проросло «особое представление [Жаботинского] о [еврейской] национальности». Для Жаботинского, созревавшего как мыслитель, еврейская национальная идентичность по необходимости состояла из трех измерений — «исключения [другими], самосознания и гордости за собственную инаковость». Такая уникальная смесь, язвительно отмечает Кинг, «была как антитезой всему одесскому, так и его продуктом».
Но худшее было еще впереди. После Первой мировой войны одесское еврейство было уничтожено сначала массовым переселением, затем массовыми убийствами. Не успели оставшиеся перевести дух, прежние ужасы сменились новыми — случилась большевистская революция. Вследствие ее сначала имела место резня, устроенная украинцами, которые обвиняли евреев в том, что все они большевики, а затем Советы принялись систематически выкорчевывать еврейскую историю и подавлять еврейскую религию. В частности, из памяти было вычеркнуто массовое убийство около 200 тысяч одесских евреев во время Холокоста; в конце войны их осталось всего 52.
И тут мы опять возвращаемся к фильму Эйзенштейна. Советское правительство заказало ему картину в память о неудавшейся революции 1905 года и к ее двадцатилетию. Экранная бойня на знаменитой лестнице, однако, происходила вовсе не так и не там. Скорее, мрачно поясняет Кинг, она представляет собой «героический акт ложной памяти», ибо в единственной бойне, случившейся в 1905 году в Одессе, гибли не большевики, а евреи. «Когда кинозрители впоследствии видели Потемкинскую лестницу у Эйзенштейна, — заключает Кинг, — они смотрели не на историю, но сквозь нее, на полезный творческий миф».
Помогая восстановить еврейскую историю Одессы, вычищая искажения и заполняя лакуны, Кинг оказал нам огромную услугу — не только тем, что выправляет прошлое, но и тем, что, хоть и нечаянно, помогает трезво и осторожно оценивать степени свободы и революционные достижения настоящего.
Источник: Jewish Ideas Daily. Аллан Нейдлер — профессор религиоведения и директор программ иудаики Университета Дрю.//
Одесса и одесситы:
Евреи в Одессе — история вопроса
Одесса Жаботинского и Одесса Житкова
Еще один видный одессит
Что вы знаете об Одессе?
