В разговорах об ускользающей сущности, которая называется «еврейскостью», нет понятия популярнее — а стало быть, и неуловимее, — чем «еврейская идентичность». Фраза эта регулярно выступает обозначением общей мечты — желаемым конечным продуктом, который стремятся творить и продвигать гигантские аппараты образования, институциализации и благотворительных программ. Но что же это такое? И в каких отношениях эта идентичность находится с Торой и мицвот? Что за свойство бытия она пытается отразить и хорошо ли у нее получается?
Подборка статей в мартовском выпуске «Шма» посвящена этому вопросу в контексте современной Америки — общества, которое все чаще характеризуется как «постэтническое», а потому, надо полагать, пребывает в поисках новых форм личной идентичности. Историческую веху мы и впрямь миновали, когда самый счастливый человек в США — по крайней мере, если верить «Гэллапу» и «Нью-Йорк Таймс», — оказался религиозным евреем азиатско-американского происхождения, а неистовый Чарли Шин кинулся спасаться от собственных наездов на евреев к своей еврейской мамочке.
Но более того: все больше отпрысков межэтнических браков ныне определяют себя как евреев, и многие это делают, либо не обращаясь в иудаизм, либо не отказываясь от прочих этнических или религиозных связей. Напротив, их личные попытки самоопределения безотносительно традиционных формул или догм, еврейских либо иных, и наполняют смыслом их еврейскую идентичность.Оперируют они при этом одним конкретным современным значением термина «идентичность». Оно не обозначает, что индивиды суть то, что они есть, в некоем фиксированном смысле (типа х=х), а лишь указывает на то, чем они желают стать со временем и каждый по-своему. В этом значении идентичность не поддается внешней классификации; скорее, она — сложносоставная истина, которая зарождается изнутри.
Что интересно, такое понимание идентичности как самодельного конструкта противоречит другому значению этого термина, которое вышло на авансцену буквально вчера — его вывели под свет софитов «политика идентичности» 1990-х годов и ее придаток, мультикультурализм (что само по себе ознаменовало отступление от первоначального значения идентичности как личной интеграции, психологического понятия, введенного в американский дискурс в 50-х). Два противоречащих друг другу значения «я» британский социолог Стивен Льюкс характеризовал как «коммунитарное “встроенное я”, чью идентичность можно открывать — в том числе заново, — и постмодернистское “изобретенное я”, чью идентичность еще только предстоит создать и воссоздать из всего разнообразия элементов всей мировой культуры».
«Встроенное я» по-прежнему очень даже обсуждается в Европе, когда речь в дебатах заходит о мультикультурности. А вот «постмодернистское я» укрепилось в элитах информационного общества, куда влилось множество образованных американцев. Характерный представитель его — разумеется, Барак Обама, человек отовсюду и ниоткуда конкретно. Свойство это в немалой степени добавляет ему шарма в глазах молодой Америки, включая, само собой, и евреев. Об этом косвенно свидетельствует введение к статьям в «Шма» — в этом эссе Сьюзан Гленн и Наоми Соколофф пишут, что «вне зависимости от формальных, исторических, институциональных или национальных определений того, “кто есть еврей”, опыт идентичности [сегодня] многослоен, изменчив, синкретичен и сложносоставен; ясно, что еврейскую идентичность в новых обстоятельствах можно вылепливать заново».
Разумеется, как отмечают далее Гленн и Соколофф, подобное определение вызывает споры, находящие отражение и в подборке «Шма». О глубине этих дебатов говорит лаконичный, но содержательный комментарий Йехиэля Пупко: «У моего деда не было еврейской идентичности — он просто был евреем. В традиционном обществе человек тот, кем рождается». Иными словами, заявить свою еврейскую идентичность значит утвердить свое родство с тем сообществом, чья история, учения и верования зародились в такие времена и в таких местах, когда и где неразличимо было само понятие о современной идентичности. Однако то было тогда, а теперь у нас — сейчас.
Но только ли о древней истории мы говорим? И в современности еврейскость ощущалась, по выражению философа Чарлза Тейлора, как «неизбежные рамки», да и поныне многие по всему миру так ее и воспринимают. И сколько бы мы ни напоминали себе о разнице еврейства Диаспоры — сложной сети общин — и национального государства Израиль, — все будет мало.
Посредством Закона о возвращении Израиль — хорошо это или плохо — связывает еврейство с гражданством, а через свою (решительно дисфункциональную) коалиционную политику связывает присвоение гражданства с самыми реакционными элементами ортодоксального раввината. Это не значит, что еврейство в Израиле не выбирают (хотя выбор ограничен, особенно для харедим). Однако выбирается оно иначе — и результаты выбора иначе выглядят: не так всеохватно, «гибридно» и неокончательно, как у американских сородичей.
Тем не менее, даже в Америке — и еще совсем недавно, как отмечает в одной из статей Лайла Корвин Берман, — этническая идентичность евреев оставалась крепка, хотя религиозная потихоньку отмирала. И сегодня, предупреждает Ноам Пьянко, не следует чертить слишком жирную границу между происхождением и согласием. Может, и впрямь, пишет Пьянко, «происхождение не есть судьба», и, однако же, «связи, на нем основанные, позволяют тем, кто соединен семейными и историческими узами, вливаться в сообщества осознанно».
Можно зайти и дальше. Если такое «слияние» вообще осмысленно и если смысл его — в осознании важности сегодняшней личной свободы, следует не только пробовать или примерять случайный набор «изменчивых, синкретичных и сложносоставных» аксессуаров, которые «в новых обстоятельствах можно выковывать заново», но брать на себя реальную ответственность. Это правда: язык «еврейской идентичности» даже в лучшем своем виде — бледная подмена громокипящей беседы с Богом, которую он, собственно, и пытается заменить. Но сейчас, с размыванием традиционных структур, он, пожалуй, — наименее жесткий, а следовательно, наиболее логичный выбор.
Однако «идентичность» жизнеспособна, только если, принимая решения, мы осознаем те наши базовые обязательства, на которых покоится наш выбор. И факт нашего выбора, такой важный, — при условии, что мы делаем выбор сознательно и ответственно, — хотя бы отчасти влечет за собой трансценденцию. Среди зыбкости и банальности «идентичности» он подтверждает, что не только мы сами создали себя — и не только общество нас сформировало.
Источник: Jewish Ideas Daily, Иехуда Мирски//
К вопросу о национальном самоопределении:
Учеными евреями
Американскими евреями
Русскими евреями