Летом вновь открыл свои двери расширенный и обновленный Музей Израиля. Ремонтные работы в нем длились три года. Скромная архитектура осталась прежней — все те же модернистские кубы в городском пейзаже Иерусалима, — но общее пространство привели в порядок. Теперь музею добавлено больше двух тысяч квадратных метров выставочной площади, однако число экспонатов уменьшилось на треть. В общем и целом дизайн стал значительно дружелюбнее: к великолепным коллекциям музея и трем его самым значительным отделам — археологии, еврейского искусства и жизни и изобразительных искусств — теперь ведет новый просторный вестибюль.

Перестройка коснулась не только оболочки, но и сути проекта. Директор музея Джеймс Снайдер мыслил вверенное ему заведение подлинно мультикультурным. Мультикультурность обволакивает посетителя уже при входе: коридор, ведущий к вестибюлю, отделан мозаикой VI века н.э., обнаруженной на полу еврейского общественного здания. Она изображает Одиссея на Ниле — не часто обнаружишь подобный язычески-мифологически-еврейский артефакт.

Материалы по еврейской истории выдвинуты на первый план, однако часто представлены в подчеркнуто «вселенском» контексте, где уникальность их пригашена. К примеру, теперь знакомство с обновленным археологическим крылом и его коллекцией еврейских предметов, включая старейшую известную копию библейского текста, начинается с костей доисторического быка, которым 1,4 миллиона лет, и заканчивается Османской империей.

Среди важных нововведений — постоянная галерея израильского искусства. Она отчасти подтверждает, что столетие спустя после открытия Академии искусства и дизайна «Бецалель» изобразительное искусство Израиля наконец вошло в силу. Его, конечно, можно не любить, но нельзя не радоваться очевидному возрождению нации, способной наконец распахнуть глаза и наслаждаться тем, что видит. Правда, может показаться, что само расположение галереи, организованной как эдакие художественные ответы на вопросы об израильском самосознании, указывает на то, что возрожденной нации больше нравится разглядывать себя в зеркале, чем глазеть по сторонам.

И что же она видит? В главном зале галереи выставлены три триптиха — каждый воплощает свою грань постижения «израильскости». «Врата иерусалимские» Мордехая Ардона заводят диалог с еврейской традицией. «Первые плоды» Реувена Рубина оживляют реальность местного пейзажа. А работа Йосефа Зарицкого без названия предполагает некий абстрактный космополитический импульс, лишенный связи с еврейским прошлым, и к земле Израиля он привязан очень условно. Так трактует эту логику куратор музея Игал Залмона, чей солидный том «100 лет израильского искусства» вышел из печати как раз к открытию галереи. Книга организована хронологически — от основания «Бецалеля» до настоящего времени — и завершается салютом новой мультикультурной израильской реальности, где национальное самосознание — большой вопрос.

Но самое значительное откровение, что ждет посетителя музея в галерее, кураторами не задумывалось. Рядом с «еврейской картиной» Ардона висит «Коровий язык» Исраэля Хершберга; прямо напротив, рядом с пейзажем Рубина, мы сталкиваемся с фанерным коллажем Рафи Лави. На первый взгляд, мастеров противоположнее и быть не может. Хершберг — фигуративный художник, погруженный в серьезный диалог с западной традицией, а все искусство Лави питается его личными вкусами. Однако с другой точки зрения и Хершберг, и Лави откликаются на отсутствие аутентичной израильской художественной традиции. Разница лишь в том, что Хершберг это отсутствие считает проблемой, а Лави — возможностью для безудержного самовыражения. Кураторов же, увлеченных погоней за мультикультурностью, художественные вопросы, видимо, занимают мало.

Обновленный Музей Израиля — прекрасные пейзажи, огромные коллекции, интересные экспонаты, выставленные так, чтобы посетителям было удобно с ними знакомиться, — национальное благо. Но благо ли — попытки музея поставить еврейскость как открытый вопрос? Мультикультурный ответ в лучшем случае мимолетен, а те разрозненные аспекты, что он стремится собою объединить, по определению не собираются в единое целое. Быть может, потому эти потуги и отдают солипсизмом. Разумеется, Музей Израиля — не один такой. В наши дни идея иудаизма как цивилизации, открытой всему лучшему, что только было придумано и высказано, но сохранившей свою самость, отыщется разве что в старых книгах, а Музей Израиля — типичное дитя современности.

Источник: Jewish Ideas Daily, Арье Теппер//

И другие музейные экспонаты:
В Музее библейских стран
В Музее Диаспоры
В доме-музее Агнона
Во множестве еврейских музеев