Стоя в густой толпе у подножья крутой лестницы в старый шуль на Элдридж-стрит (ныне — «Музей на Элдридж-стрит») воскресным вечером, я услышал чей-то оклик: «Ну, профессор Нейдлер?» Подняв голову, я узнал знакомую физиономию древнего, убежденно светского мудреца — из эдаких пережитков потребителей идишкайта всех мыслимых разновидностей. Последний раз я видел его лет двадцать назад в Большом читальном зале Института ИВО, который тогда располагался в особняке Вандербильта на Восточной 86-й улице. Сейчас я ответил ему в строгом соответствии с законами пикировки, управляющими любой беседой на идише: «Ну, ну!» Старик осторожно спустился на одну ступеньку, крепко держась за ходунки, и провозгласил: «Ну? Лой альмен хазонес!»
«Хаззанут никакой не вдовец». Афоризм старика — идишская адаптация слов утешения, которые пророк Иеремия произнес две с половиной тысячи лет назад изгнанникам в Вавилонии: «Ло альман Йисраэль». Господь не оставил Израиль вдовцом. В данном случае изречение пригодилось идеально: мы только что побывали на великолепном канторском концерте, в котором искусно пелись другие утешительные пророчества Иеремии — «Если я позабуду тебя, Иерусалим, да отсохнет моя правая рука…» Исполнял их кантор Нетанэль Херштик, а аккомпанировал ему хор его шуля — Хэмптонской синагоги, — а также струнный квартет «Амернет» и одаренный канторский пианист Алан Мейсон.
Престарелый атеист и бундовец-антинационалист, осторожно спускавшийся по лестнице, ни за что не вошел бы в синагогу читать литургические молитвы, но вот насладиться штикела хазонес (канторским пением) воскресным вечером — совершенно другое дело. Уступает лишь еврейскому концерту на Второй авеню — ныне, увы, они уже не проводятся. Мне это совершенно не показалось странным: пока я десять лет служил директором по научной работе в Институте ИВО, мне довелось познакомиться со множеством таких изумительно неоднозначных евреев. Для них, несмотря на всю их секуляристскую идеологическую похвальбу, все еврейское драгоценно: даже набожные «сиониды» обращаются к богу, существование которого они отрицают.
Как писал после холокоста великий идишский поэт Яков Глатштейн, «Бог моего неверия великолепен, и я за ним присматриваю». Глатштейн провокационно воспользовался обещанием 121-го псалма: «Не дремлет и не спит хранящий Израиля», — и вообразил весьма отличный уговор с Богом уже после холокоста, по которому Израиль присматривает за идеей Бога, ни на миг не оставляя культуры, созданной договором евреев с Ним. Иными словами — никогда не оставляет идишкайт.
Концерт спонсировался «Про Мусика Хебраикой», основанной в 2008 году Робин и Чарлзом Краутхаммерами для пропаганды исполнения «утраченных и забытых» шедевров еврейской музыки. Как говорит Чарлз Краутхаммер: «Если люди слышат словосочетание “еврейская музыка”, они тут же думают об израильских народных танцах или “Хава Нагиле”; они представляют себе литургическую музыку, воображают «Коль Нидрей»; могут вспомнить клезмер, но это, пожалуй, и все». Мог бы еще добавить, что даже литургическую музыку большинство евреев представляет по развязным псевдохасидским мелодийкам Шломо Карлебаха, z”l или приторным песенкам покойной Дебби Фридмен.
«А выясняется, — продолжает Краутхаммер, — что существует великая и богатая традиция еврейской музыки, о которой люди просто не ведают». «Про Мусика» старательно заполняла эту пропасть незнания великолепными концертами, главным образом — в Центре искусств Кеннеди в Вашингтоне. Там играют правильную еврейскую музыку. Недавний концерт на Элдридж-стрит добавил множество давно забытых произведений золотого века еврейской литургической музыки — начала ХХ столетия — к списку мелодий и песен, возрожденных «Про Мусикой».
Краутхаммер начал концерт утверждением, что Херштика в выборе его репертуара направляла тема исторического стремления евреев вернуться в Сион. Утверждение это слегка обманчиво: лишь четыре из двенадцати композиций могут анахронично определяться как «сионистские». Самая длинная и сложная единая пьеса — «Umip’nei Hata’einu», прославленная в записи кантора Моше Кусевицкого и доведенная в исполнении до совершенства Херштиком, — оплакивает изгнание, однако благочестиво покоряется ему как божьей воле, а это едва ли можно считать сионистским сантиментом: «Из-за грехов наших изгнали нас… и мы не может вернуться [буквально — совершить алию], дабы нас видели склонившимися пред Тобой в Твоем Святом Храме».
Концерт состоялся перед самой Ханукой, но Краутхаммер заверил публику, что «Дрейдл, дрейдл» она не услышит. И впрямь, поскольку в зимние праздники евреи, как правило, стонут, что у них нет никакого собственного эквивалента великолепной литургической музыки христианской праздничной всенощной, особенно полезно было вспомнить о хаззануте — нашей родной сокровищнице классической музыкальной композиции для синагоги, которую слишком уж долго шпыняли и поносили евреи всех деноминаций. Утешительно и вдохновляюще было растроганно слушать не «Мессию» Генделя, не «Рождественскую ораторию» Баха или «Аве Марию» Шуберта — бесспорно роскошные произведения, — а фрагменты нашей собственной классической литургии, утраченные или забытые не в погромах или холокосте, а из-за низколобых музыкальных вкусов большинства американских слушателей, ходящих в шуль.
После полувека непрерывного спада, тем не менее, сейчас все больше видны признаки канторского ренессанса. Инициируется он двумя группами еврейского мира, презиравшими хаззанут, когда он правил умами. Одна группа — хасиды, считавшие великих европейских канторов проводниками подрывного западного — гойского — музыкального влияния и запрещавшие посещение служб в больших хоральных синагогах: те считались «трефными» как раз из-за принятия церковной эстетики — хоров, канторов, одетых в церковные облачения и головные уборы, а хуже всего — из-за общей чинности. Вторым главным источником противодействия были сионисты, для которых хаззанут был еще одним культурным побочным продуктом презираемого галута с его нескончаемым минорным нытьем и стонами насчет мучительного состояния евреев вместо радостной музыки, под которую хорошо танцевать народные танцы нового ишува.
Но именно из этих двух секторов ныне появляется новое поколение канторов, которые возрождают хаззанут примерно так же, как Уинтон Марсалис и его свита джазовых младотурков вернула из мертвых бибоп несколькими десятилетиями раньше. Самый знаменитый из новых хасидских канторов — Исаак Меир Хельфгот, герерский хасид, который, как ни странно, ведет службы в закоснелой манхэттенской синагоге на Восточной Парк-авеню, в полном хасидском, а отнюдь не канторском облачении. Есть и больше десятка других невероятно одаренных молодых хасидов-хаззаним, однако лишь Хельфгот выступал с такими гигантами музыки, как Исаак Перельман или Ханкус Нецкий из Бостонской консерватории.
Сионистское возрождение хаззанута основывается на искусстве Нафтали Херштика, певшего на Элдридж-стрит отца Нетанэля Херштика. Школа Нафтали Херштика — Тель-Авивский канторский институт — теперь отправляет в американские и канадские синагоги лучших канторов на свете, затмевая собой три деноминационные канторские школы в Соединенных Штатах. Манхэттенская высоколобейшая консервативная конгрегация — синагога Парк-авеню — недавно наняла Ази Шварца, одаренного ученика Нафтали Херштика, а службы в старейшей канадской и крупнейшей монреальской традиционной синагоге «Шаар Хашомаим» ведет Гидеон Зелермаер, благословенный густейшим в современном канторском мире голосом.
Новейший компакт-диск Зелермаера «Переживание шабата» — с аккомпанементом хора «Шаар» под управлением талантливого Стивена Гласса — не похож на прочие известные мне канторские записи. Он строго и умело тематичен: на нем представлено множество классических и современных вариантов молитв, обрамляющих церемониальное чтение Торы, а именно самые драматичные моменты утренней службы в Шабат, когда открывается Ковчег и конгрегация особенно сосредоточенна, — «Ein Kamoha», читаемая перед тем, как Тору достают из Ковчега, и «Uv’nuho Yomar», исполняемая сразу перед ее возвращением на место.
Задумка и реализация этого диска поистине блистательны. Стоит заплатить его цену хотя бы за то, чтобы послушать, как великолепно Зелермаер исполняет лишь две из двенадцати вариаций «Uv’nuho Yomar» — соответственно первопроходца современного хаззанута и самого плодовитого композитора в этом жанре Луиса Левандовского и легендарного Короля канторов Йоселе Розенблатта. В исполнении Зелермаера первая из них, я бы осмелился утверждать, доставляет такое же эстетическое наслаждение, как любое произведение, исполняемое в лучшей христианской всенощной. А вторая — гораздо сложнее, однако столь же прекрасная — длится почти восемь минут; посему слушать ее лучше в удобном кресле, а не стоя на синагогальной службе.
Я прослушал девятнадцать вариантов молитв, произносимых, когда Тору вынимают и возвращают в Ковчег, — и убедился, что мой мудрый знакомец-идишист был прав в своем провозглашении. Хаззанут не только не вдовец, но и вся его культурная сокровищница, давно забытая, но, хвала Всевышнему, вновь процветающая, во многих отношениях практикуется искуснее и разумнее, нежели раньше, в золотой век хаззанута.
Источник: Jewish Ideas Daily. Аллан Нейдлер — раввин конгрегации Бет-Эль и приглашенный преподаватель иудаики Университета Макгилл в Монреале.
