Слово мне кинь
Когда смоет кровь агнца
Мерзкую грязь мясника
Слово мне кинь
Когда клочья культуры
Пройдут через топки ушка
Слово мне кинь
Когда трезв я и собран
Слово мне кинь
Когда ужас растоптан
Слово мне кинь
Кинь мне снова и снова
«Люблю», как спасательный линь
Аминь
— «Аминь», альбом «Старые замыслы» (2012)
Шестьдесят лет Леонард Коэн, которому под восемьдесят, публиковал книги и выпускал пластинки, но до сих пор ему есть что сказать. Глядите: «топки» — печи концентрационных лагерей, которые он помнит по кинохронике, увиденной в детстве. И «ушко» — традиционная еврейская метафора, «игольное ушко» из Талмуда и Нового Завета. Здесь же «мясник» и «агнец», впервые возникшие у него во втором альбоме «Песни из комнаты» (1968), где в «Истории Исаака» нам рассказали о ритуальном жертвоприношении. И поныне в эпохе интернета и «риэлити-шоу» ему удается разглядеть немало патологии. Но есть ли у Коэна кнопка «редактировать»?
На самом деле, редактирование красной нитью проходит через все творчество Леонарда Коэна. Он утверждает, что пишет очень медленно, образы у него возникают и тают, как постоянно возвращающиеся литературные персонажи. Последний альбом Коэна — «Старые замыслы». Данная заметка — не рецензия на него: отзывов уже было множество, и все положительные. Ну разве что иногда рецензенты как-то подчеркнуто защищают великого старого воина. Скорее здесь читателям предлагаются радости прослеживания некоторых замыслов Коэна к их корням.«Старые замыслы» типичны, ведь Коэн постоянно возвращается к своим работам и личному опыту. Заканчивая в 1950-х Колумбийский университет, он разработал для себя академический курс, целью которого было изучение его же первого поэтического сборника. С юности он говорил, что хочет стать лишь «мелким поэтом». Писал он как стихи, так и романы, и критика их хвалила, но счета гонорарами за них оплачивать было невозможно. В середине 1960-х, вдохновленный Бобом Диланом, Леонард Коэн решил стать автором-исполнителем песен.
Успех настиг его мгновенно. Его песни были литературны, исполнялись отчетливо и, по большей части, носили светский характер. Тем не менее, они явно оставались еврейскими — в отличие, скажем, от «американы» Дилана. Песенное наследие Коэна необычайно существенно. Его первый хит — «Сюзанна» — содержит, вероятно, самую узнаваемую мелодию из четырех нот после Пятой симфонии Бетховена. И сквозь песни проходят еврейские темы, в том числе — «еврейский буддизм», новаторское дополнение к дзэн-буддизму, которое, вероятно, еще нагляднее развивается в его поэзии и книгах.
Но и в песнях, и в стихах своих Леонард Коэн буквально напрашивается на пристальный анализ. В большинстве англоязычных — и не только — университетов целые семинары по иудаике можно посвящать разбору богатого содержания строк Коэна, будто их писали Кафка или Бялик. И посвящают. То же самое можно делать с Полом Саймоном, Кэрол Кинг, Джином Симмонзом, Сержем Гензбуром, Давидом Брозой или Бобом Диланом. Но все эти люди, несмотря на примерную свою еврейскость, все же не вполне поэты. (По поводу этого утверждения я готов драться на дуэли обложками двойных альбомов с Кристофером Риксом, если он примет мой вызов.) А вот Коэн подходит идеально — он вполне доступен для понимания, но не слишком легковесен.
Кроме того, он сам занимается подобными исследованиями — это у него задача всей жизни, и плоды таких трудов по большей части доступны для широкой публики.
Он все время дорабатывает и перерабатывает свои песни — и делает песни из старых стихов, — а образов и тем у него не на одну палетку. Свою запись 1970 года «Жанна Д’Арк» он сам называл палимпсестом — она состоит из наложенных друг на друга монтажных кусков, декламации и пения. Где-то в 1970-х Коэн несколько вышел из моды, хотя его альбом лучших вещей 1975 года мгновенно стал классикой, ибо плод его сотрудничества с Филом Спектором — пластинка 1977 года «Смерть бабника» (Death of a Ladies’ Man) — не поддавался никаким усилиям продвинуть его на рынке. Альбом 1979 года «Недавние песни» (Recent Songs) любят в таких частях света, как Израиль и Скандинавия, — там в него, как они утверждают, по-настоящему «врубаются»; но все равно тогда было ощущение, что карьера Коэна под угрозой.
Сегодня же самая знаменитая его песня — «Аллилуйя» из альбома 1984 года «Различные положения» (Various Positions). Однако в поп-культуру она вошла лишь после того, как ее использовали в «Шреке». В пластинке же гораздо больше еврейского смысла, чем в предыдущих работах Коэна: на ней он упоминает о выступлениях перед израильскими солдатами на войне Судного дня, и там же есть песня «Если ты велишь» (If It Be Your Will), напоминающая коль нидрей. Пластинка эта не стала популярной в одночасье. Где-то в то же время хиппи Нил из британского телесериала «Молодежь» жаловался: «Я как пластинка Леонарда Коэна. Никто меня не слушает».
Подлинное возвращение Коэна состоялось в 1988 году — с выходом альбома «Я — твой» (I’m Your Man). В нем Коэн взял на себя роль Иеремии в эпоху МТV. И при этом стал очень еврейским. В его хите «Каждый знает сам» (Everybody Knows) припев заимствован из «Оливера!»; строки «Все чудеса / Каждый знает сам» на кокни с еврейским акцентом под аккомпанемент уда, арабской лютни, идеально подводят итог унылым размышлениям автора. «Сперва возьмем Манхэттен» (First We Take Manhattan) — фантазия, в которой «Протоколы сионских мудрецов» сплавлены с образностью «Безславных ублюткоф»: городские партизаны и «пролетарии-всех-стран-объединяйтесь» в песне.
Но там звучит и критика все более омертвляющего касания масс-медиа. Еще в 1960-х, декриминализуя гомосексуальность, премьер-министр Канады Пьер Трюдо объявил: «Государству не место в спальнях своих граждан». В «Башне песни» (Tower of Song) мы слышим: «Ну а я злюсь, это правда, но не злись от этих слов: / У богатых кинозалы — прямо в спальнях бедняков». Достижения свободы и сексуального раскрепощения по общему согласию попали в рабство телевидения.
Когда дело доходит до политики, Коэн непроницаем: он против абортов, но попробуйте замерить его по другим насущным вопросам. Если же речь заходит о нашей культуре, тут Коэна скорее можно причислить к рьяным ворчунам, в духе школы мышления Аллана Блума и Теодора Далримпла. Среда, в которой он зарабатывает деньги (а ему пришлось это делать в последние годы), все же неким образом популярна — среди людей в диапазоне от не слишком дураков до не слишком интеллектуалов, но все равно это поп-музыка. И как существо, порожденное тенями поп-культуры, Коэн обладает особым статусом, когда язвит над культурным отуплением. Он отнюдь не сноб — часто поминает поп-культуру своей юности. Но в какой-то момент, похоже, у него сложилось ощущение, что культура вообще уже пошла псу под хвост.
Щедрость редактуры и экономия высказывания сделали из Леонарда Коэна культурную икону. Знакомясь с его работами, можно неплохо почувствовать его эпоху на земле и культуру, в которой она коренится. Не рассчитывайте быстро отыскать источник его идей и замыслов, но искать его все равно стоит.
Источник: Jewish Ideas Daily. Пеодэр Лихи изучал труды Леонарда Коэна в университетах Мельбурна и Оксфорда, и ему все неплохо удавалось в викторине на австралийском телевидении по теме «Жизнь и творчество Леонарда Коэна», пока его оттуда не вытеснил знаток сериала «Доктор Кто».