Книги для женщин всегда были отчетливым и весьма популярным жанром еврейской литературы— по крайней мере, с XVII века, когда появилась «Цеена у-реена», «женская Библия», полная поразительных историй и предметных уроков для читателя, и на ближайшие три века стала самой читаемой еврейской книгой. В Америке же первой писательницей, нашедшей эту богатую жилу, стала полька Андзя Езерска (ок. 1882–1970). Ее роман «Приносящие хлеб» (1925), часто неверно трактуемый как феминистская нападка на еврейский патриархат, на самом деле — самая успешная до сего дня попытка воспроизвести на другом языке не вполне серьезную и вполне «желтую» разновидность популярного худлита на идише.
Легко понять, почему «Приносящие хлеб» (рус. пер. М. Власова — «Гнет поколений») заслужил свою репутацию еврейской версии «Своей комнаты» Вирджинии Вулф. Езерска рассказывает историю четырех сестер: каждая «упустила свой шанс добиться счастья из-за несгибаемой отцовской гордыни». Каждая, кроме Сары, самой младшей — рассказчицы. Только ей удается вырваться из-под родительского ярма и осуществить в конце концов свою скромную амбицию «стать человеком и выйти к людям».Отец семейства, реб Мойше Смолинский — «батлен». Этим иврито-идишским словом называют людей не от мира сего, всю жизнь посвятивших изучению священных книг и работе на благо общины. Низость его в том, что он рассчитывает, будто дочери не только станут содержать его, но и терпеть его проповеди, притащившись вечером домой после изнурительной работы. «Все яснее и яснее, — жалуется Сара, — я видела в Отце, невинном безумце, который стремится донести Свет Закона своим детям, тирана намного ужаснее русского царя».
Свою власть отец проявляет в том, что отваживает дочерних ухажеров. Бесси — старшая сестра, известная как «тягловая лошадь», поскольку влачит на своих плечах все хозяйство, зарабатывая на жизнь в швейной мастерской, — приводит в дом главного закройщика, который получает «шесть, иногда семь долларов в неделю» и мечтает когда-нибудь стать фабрикантом, как Давид Левинский. С немалой щедростью закройщик объявляет отцу, что желает взять в жены Бесси «как есть, бесприданницей».
— Почему ты сперва не спросил у меня, чего я хочу? — вскричал Отец. — Не забывай — когда она выйдет замуж, кто за меня понесет все бремя этого дома? Она мне больше всех зарабатывает. С Бесси я ни от кого не завишу. Не надо мне первого, кто на нее позарится. Я и подождать сколько-то лет могу.
Отказавши закройщику, он выдает Бесси за пожилого вдовца-рыботорговца с шестерыми детьми. Вскоре Бесси начинает работать у него в рыбной лавке, ее худые руки все в «липкой чешуе», а за жизнь ей приходится бороться с «торгующимися йентами».
Такой сценарий повторяется еще дважды — сначала с Машей, которая «живет, наслаждаясь собственной красотой так же, как Отец наслаждался Священной Торой»: Машу обожает молодой пианист из зажиточной семьи; затем — с Фаней, которую увлекает обедневший идишский поэт, посвящающий ей стихи. В обоих ухажерах отец видит соответственно «мешумеда (выкреста), который играет в шабат» и «шнорера (нищеброда), который пишет… любовные записочки на оберточной бумаге». Вместо них он устраивает дочерям альянсы, как он себе воображает, с богатыми и подходящими кавалерами. И оба раза ошибается.
Остается Сара, которую зовут «кровь-с-железом», настолько она упряма. Она не собирается ждать, пока отец выдаст ее замуж. «Ты устроил жизнь всем своим детям! — кричит она ему в лицо. — А я себе жизнь буду устраивать сама!» И устраивает — находит работу гладильщицы, откладывает на учебу и возвращается в отчий дом с престижным учительским дипломом.
Не удивительно, что роман Езерски, в котором столь ярок контраст между саму себя освободившей Сарой и ее «уставшими от жизни» старшими сестрами, так полюбился феминистски настроенным читателям. Среди их отзывов — похвалы роману за отражение «деструктивности культуры, в которой женщины “приносят в дом хлеб” и служат мужчинам с тем, чтобы мужчины служили Богу». Несмотря на преувеличение, и за такое прочтение можно сказать спасибо, ибо повторным открытием романа мы обязаны именно феминистским критикам. Книгу переиздали в 1975 году, через полвека после первой публикации. Однако сага Езерски об отцовской тирании и дочернем освобождении вовсе не планировалась как политическое заявление или критика места женщины в традиционном иудаизме. Это была просто история — сюжет, на который нанизаны драматические сцены, способные пробудить в читателе страх за героев и жалость к ним.Хотя браки по расчету и были фактом еврейской жизни в Средние века («Родителей никогда не порицали, — пишет покойный историк Яаков Кац, — за то, что они устраивают брак своим 13-14-летним дочерям и 15-16-летним сыновьям и даже их женят в таком нежном возрасте»), к первой четверти ХХ века они стали уже скорее литературным приемом, нежели принятой общественной условностью. Как и, собственно, фигура отца-тирана. Под конец «Приносящих хлеб» реб Мойше буквально распадается на части от жалости к себе: «А я ведь столько для дочек сделал — сколько нравственности им привил, сколько набожности напроповедовал с самого дня их рождения… и вот они оставили меня в старости, как короля Лира какого…» Сравнение уместно. Реб Мойше Смолинский — фигура трагическая и запоминающаяся, он возвышается над остальными персонажами и неистовствует, совсем как великий шекспировский герой. Но с точки зрения реальности, у Шолом-Алейхема не менее стилизованный портрет бессчастного Тевье и поиски счастья его дочерьми — более подлинная картина воздействия современности на авторитет еврейских отцов.
«Приносящие хлеб», по словам одного современного критика, «сформированы традицией этнической иммигрантской литературы, которая документировала жизнь европейских евреев в Нью-Йорке в первые десятилетия ХХ века». Возрадуйся, читатель: «Приносящие хлеб» совершенно ничего не документируют. Ноги этого романа крепко упираются в идишскую традицию farvaylung-literatur (развлекательного чтива), которая ни на йоту не отделяла нравоучительность от чистой радости рассказывания истории. Невредно будет также знать, что проповеди — пусть лишь о месте женщины в иудаизме, а не о еврейском законе, — скорее привычная и ожидаемая черта доброго еврейского трепа. Так что не стоит воспринимать реба Мойше Смолинского как документальный портрет подлинного еврейского патриарха. Живой и захватывающий роман Адзи Езерски развлечет вас и без того.
Источник: Jewish Ideas Daily. Д.Дж. Майерс — историк литературы и критик, преподаватель Сельскохозяйственного и политехнического университета Техаса, автор блога «Общее место».//
И другая возвращенная литература:
Эмма Вольф
Майкл Голд
Герман Воук
А.М. Кляйн
Эзра Брудно
Аврам Каган