Катя Рабей закончила историко-филологический факультет РГГУ в Москве по специальности «филолог-итальянист» и репатриировалась в Израиль, где спустя полгода поступила в Институт инженерии и дизайна Шенкар на специальность «дизайн ювелирных украшений». Вот ее впечатления от первой недели учебного года.


Сидя в кафе в среду и нервно поглощая ланч, я думала о том, что идти учиться предмету, в котором я ничего не понимаю, на языке, которого я не знаю, было довольно смело. Причем не просто смело, а смело из разряда «слабоумие и отвага». Я всего четыре дня учусь на факультете ювелирного дизайна в институте Шенкар (это после пяти-то лет филологии в РГГУ!), но уже успела испытать все стадии паники — от болезненной эйфории в первый день до полной неуверенности в себе во второй, ужаса перед языковым барьером в третий и полного унижения в четвертый. Перспектива пятого дня пугала: больше всего я боялась, что от избытка стресса у меня опустятся руки, я малодушно решу, что это «не мое», и дезертирую — именно так я перестала заниматься йогой, плаванием и чечеткой. От чечетки у меня до сих пор остались дорогие гангстерского вида ботинки с железными набойками, но от дезертирства из Шенкара я бы понесла куда большие убытки: можете себе представить количество лобзиков и плоскогубцев, составляющих обязательный набор первоклассника для студента-ювелира. Когда мне впервые выдали мой ящик с инструментами и я разложила на полу кучу непонятных палочек, скляночек и щипчиков, у меня возникло стойкое ощущение, что я только что вернулась из магазина в Косом переулке и со дня на день собираюсь уехать на Хогвартс-экспрессе в школу волшебства. Ощущение усугубилось, когда я обнаружила, что в качестве подарка за оптовую покупку мне в ящик засунули черный защитный халат: «Три простых рабочих мантии (черных). Одна простая остроконечная шляпа (черная) на каждый день. Одна пара защитных перчаток (из кожи дракона или аналогичного по свойствам материала)».

Однако на пятый день что-то неуловимо поменялось. Однокурсницы, ранее пропускавшие мимо ушей мой робкий лепет на английском с вкраплениями ивритских слов, стали проявлять дружелюбие — обсуждать со мной сериалы и ставить кучу смайликов в переписке. Учителя, до того хмурившиеся, когда я им говорила, что почти не знаю иврита, стали улыбаться. Преподаватель по техническому рисунку, равномерно покрытый татуировками и пирсингом, потратил первые двадцать минут урока на то, что звучало как «Лодыри будут отчислены! Не сдавшие домашнее задание будут отчислены! Опоздавшие будут стоять в углу на горохе! Прогульщики будут расчленены и преданы земле!» (впрочем, сужу только по интонации, возможно, он желал всем доброго утра). Однако когда я, заикаясь, призналась ему, что не говорю на иврите (ожидая в ответ «нечего было тогда поступать»), он ободряюще хлопнул ладонью по столу и сказал: «Ну, с этим мы как-нибудь справимся». Произошли и другие перемены к лучшему: мне выдали ключи от персонального шкафчика, охранник стал меня узнавать, автомат с кока-колой перестал воровать мои деньги, а от деревянного молотка больше не отлетала ручка. Медитативное спокойствие (которого я так и не достигла на брошенных занятиях йогой) пришло, когда на исходе пятого дня весь курс отправился в мастерскую делать домашнее задание. Кто-то включил Beach Boys, а под них оказалось очень удобно стучать молотком по проволокам и пилить лобзиком латунные пластины, чем все и занимались до наступления темноты.

Но окончательное понимание того, что все в итоге будет хорошо, наступило во время экскурсии в библиотеку для первокурсников. Пожилой библиотекарь рассадил вокруг себя две дюжины щебечущих девиц, взял с полки книгу From the Coolest Corner: Nordic Jewellery и, указав пальцем на шифр на ее корешке, стал объяснять:

— Представьте себе большой город. Каждый человек живет в квартире, у которой есть номер, квартира находится на этаже, этаж — в доме, а дом — на какой-то улице. Если вы хотите навестить своего друга, вы сначала находите улицу, потом дом, потом этаж, а потом звоните в дверь квартиры. Так и с книжками: у каждой есть свой адрес, и, если вы хотите ее отыскать, надо идти по этому адресу. Берете книжку, читаете, потом оставляете на столе. Можно, конечно, и на дом взять, но для этого надо будет показать студенческий.

У меня перед глазами пронеслись картины знакомства первокурсников истфила РГГУ с университетской библиотекой: кто-то рассыпает перед нами ворох карточек, а ящик каталога на букву «М» застрял и вытаскивается только наполовину, кто-то смотрит с подозрением, кто-то рявкает, тишина, номерки, бумажки с запросами литературы — такие тонкие, что пропускают свет. В библиотеке РГГУ за пять лет я бывала редко, предпочитая ксерить конспекты у более отважных сокурсников; в библиотеке Шенкара успела побывать уже трижды за несколько дней — сначала по учебе, а потом просто так — чтобы навестить друзей, как сказал бы наш библиотекарь. И дело не в том, что в Шенкаре для того, чтобы получить книгу, не надо писать запрос на папиросной бумаге, а достаточно взять ее с полки, — дело в том, что тут в принципе никого не бросают с лодки в море для того, чтобы научить плавать. И это очень утешает и настраивает на оптимистичный лад. Говорю как человек, так и не научившийся плавать.