Женщины, переезжающие за границу, часто от тоски и безъязыкости с головой уходят в какой-нибудь хэндмейд — лепят украшения из пластика, раскрашивают вазочки витражными красками и вяжут палантины (почему-то именно их).

Не могу сказать, что эта участь меня миновала: не прошло и месяца в Израиле, как я записалась на курсы керамики в мастерскую к Маше. Маша когда-то была русской (и даже московской), но это было так давно, что ей уже даже считать удобнее на иврите. Но рукоделие рукоделию рознь: во-первых, моя керамика ночью, с девяти вечера и до полуночи, а во-вторых, это не совсем курсы. Настоящие курсы, с обучением и всем таким, Маша ведет днем, а ночью приходят люди, которые просто берут глину, делают из нее что хотят, обжигают, красят, покрывают глазурью, одновременно с этим пьют зеленый чай из слепленных кем-то ранее пиал, слушают Дэйва Брубека и ведут разговоры. Если днем к Маше приходят бодрые ивритоговорящие люди и дети, то после захода солнца настает время русских старше тридцати — они выползают с работы и бредут на улицу Эйлат мять глину. В основном это не керамисты, но разные ремесленники и люди творческих профессий: портные, дизайнеры, полиграфисты. Не пропуская ни одного занятия ходит в мастерскую, например, один актер, маленький щуплый человек в круглых очках, которого режиссер из его театра когда-то отправил сюда на курсы «творческого раскрепощения», и с тех пор актер приходит исправно два раза в неделю и кропотливо вылепливает чашки, вазы и мисочки с тонюсенькими стенками.

Я тоже медитативно мну глину, выполняя мамины заказы по обстановке квартиры («У нас нет сахарницы!», «Нам нужно блюдечко для варенья!»), и одновременно вслушиваюсь в то, что говорят вокруг. Неожиданным образом ночная керамика стала для меня источником знаний не столько о керамике, сколько о легких наркотиках. Эти разговоры ведутся постоянно и в связи с любой темой:

— Ой, Сонечка пришла! Почему тебя так давно не было?

— Свалилась с гриппом, представляешь! Такой тяжелый был, прямо с галлюцинациями, как под ЛСД.

— Кстати про ЛСД...

Вот, например, одна из моих любимых историй. Ее рассказала Ира, художница лет тридцати, пока лепила шкатулку в виде черепахи. Речь зашла о том, становился ли кто-нибудь из нас жертвой воровства или грабежа. Однажды, пока Иры не было дома, к ней забрались грабители. Незадолго же до того она вместе с друзьями испекла «кукис» — печенье с марихуаной, причем в очень большой дозировке. Когда Ира вернулась домой, то, помимо телевизора и еще кое-какой техники, не досчиталась двух из четырех печений. Видимо, «кукис» начали действовать незамедлительно, потому что войдя в комнату Ира увидела, что ее сундучок с драгоценностями, бусинами и сувенирами перевернут вверх дном. Однако ничего не пропало, зато все содержимое было аккуратно разложено на полу рядами по цвету и размеру.

Все лепят и продолжают пить чай. «Катюш, ты почему никогда чай не пьешь?» — заботливо спрашивает меня Маша, вытирая руки от засохшей глины, прежде чем взять конфету из вазочки. «Я просто зеленый не люблю», — отвечаю я. «А! — говорит Маша, — Значит, ты иерусалимская». — «В смысле?» — «Ну как же: ведь говорят, что в Иерусалиме пьют черный чай и курят траву». — «А в Тель-Авиве тогда что?» — «А в Тель-Авиве пьют зеленый чай и курят гашиш. Это вроде как истина такая».