На прошлой неделе, опубликовав на нашем сайте интервью Псоя Короленко и рецензии на книги Зингера и Дины Рубиной, мы показали два подхода к еврейству.
Когда месяц назад я задавал в Живом Журнале вопрос: «Когда вы чувствуете себя евреем?» – многие отвечали: «Когда читаю Зингера» и «Когда читаю Дину Рубину». Оба писателя – при всем различии их таланта и значимости – символы еврейства: исчезнувшего довоенного и нынешнего русско-израильского. В книгах Зингера и Рубиной еврейская культура предстает если не островом, то полуостровом – некой обособленной территорией, этническим гетто. При таком подходе еврейская литература не может претендовать на то, чтобы быть чем-то большим, чем японское кино или ямайская музыка.
Между тем для человека, живущего сегодня в России, еврейская культура означает гораздо больше, чем он подозревает – потому что, как говорит Псой Короленко, «советское» во многом означало «еврейское». Иными словами, еврейство – это наше общее детство. Вне зависимости от крови, нации и этноса.
Псой пишет про «Кабачок 13 стульев», КОАПП и «Радионяню», про Хазанова и «Голубой огонек». Тут важно не соскользнуть в персоналии, в позорный подсчет четвертинок и восьмушек – туда, где начинается пародийная полифония антисемитско-юдофильского дискурса: все эти «ви знаете, бабушка Высоцкого была из наших», «детям навязывают космополита Чебурашку», «я слышал, что настоящее отчество Пугачевой – Баруховна». Сюжет, который меня интересует, не о «еврейских талантах» и не о «засилии жидов на советской эстраде». Просто мне кажется очень важным понимать, что еврейство советской поп-культуры не было еврейством по крови, а было еврейством культуры.
В начале ХХ века русские евреи, выбитые историей из гетто и местечек, приняли участие в конструировании двух больших проектов. Одним проектом был сионизм, который привел в конце концов к возникновению государства Израиль. Другим – Советская Россия, превратившаяся в Советский Союз. Когда говорят о вкладе евреев в советскую утопию, обычно вспоминают Троцкого, кроваво-красных комиссаров и Френкеля, который придумал ГУЛАГ. Для меня, однако, важнее другой Френкель, композитор-песенник, автор "Русского поля". Иными словами – куда больше политики столетней давности меня интересует то, что евреи привнесли в советскую массовую культуру, прежде всего в детскую. Лев Кассиль, Агния Барто, Самуил Маршак, Лев Квитко, Овсей Дриз. И в следующем поколении – Генрих Сапгир, Борис Заходер, Лифшиц и Левенбук.
Латентный идишкайт, о котором говорит Псой, был столь силен, что вопрос о том, какой национальности Эдуард Успенский или Алла Пугачева, не имеет смысла вообще. В частности и потому, что еврейство советской поп-культуры создавалось советскими евреями, многие из которых не хотели иметь с «еврейством» (тем самым, которое сегодня символизируют Дина Рубина и Зингер) ничего общего. Советские евреи идентифицировали себя либо как интернационалистов, либо как русских писателей или композиторов. В двадцатые годы они отказались от еврейского так же, как их дети и внуки отказались от советского в семидесятые. И антисоветизм семидесятых-восьмидесятых во многом был протестом против советской эстрады, культпросвета и масскульта. Неудивительно, что он временами окрашивался в антисемитские тона.
За прошедшие двадцать лет все желающие много раз имели возможность купить пистолет, Советский Союз распался, а его поп-культура приобрела статус и достоинства исторического памятника. Поэтому Псой может сказать: "Это хорошая культура была, советская... Это было прекрасно". В конце концов, это наше детство. И ностальгия, которую испытывают дети семидесятых, невольно окрашивается в тона еврейской грусти о потерянном доме, из которого нас – против нашей воли – отправили в изгнание и рассеяние.
Именно потому, что все это – наше детство, еврейская культура для выходцев из Советского Союза навсегда останется чем-то большим, чем просто этнографическая экзотика. Впрочем, это не та еврейская культура, которая Зингер, и не та, которая в Израиле.
Отсюда задача нашей двойной археологии: отыскать в «советском» (которое само по себе уже существует только как набор артефактов или как историческая память) следы «еврейского», непроизвольно привнесенного туда поэтами, куплетистами и эстрадниками.
Сейчас в нашем редакционном портфеле – материалы об Александре Бруштейн и Льве Кассиле.
Но это только начало.
Мы будем двигаться в том же направлении – туда, где Хазанов говорит: «Вей из мир дому твоему», где идет-шатается бычок и дети (или все-таки мы сами?) все просят и просят несговорчивую Анну-Ванну показать им поросят...
И приглашаем тех, кому это интересно, идти вместе с нами.
