Седьмой Любавичский ребе, р. Менахем-Мендель Шнеерсон не оставил после себя специальных трактатов о еврейском образовании и воспитании. Только тексты его многочисленных писем и выступлений, сохраненные и изданные хасидами, — источник, позволяющий реконструировать педагогическую философию последнего главы Хабада. За редким исключением, в своей переписке р. Шнеерсон не использовал специфическую каббалистическую или хасидскую терминологию, малопонятную неспециалисту. Большинство писем р. Шнеерсона написаны достаточно ясно, чтобы донести основную мысль и не допустить разночтений, и это делает их самым удобным источником для реконструкции.
В отличие от большинства современных ему восточноевропейских раввинов, сам р. Шнеерсон получил не только еврейское, но и хорошее светское образование. Прожив несколько лет в Германии, он имел возможность познакомиться с опытом германской неоортодоксии, встроенной в светскую образовательную систему. Как видно из его писем, он с уважением относился к основателю и первому идеологу германской неоортодоксии — франкфуртскому раввину Шимшону Гиршу. Тем не менее, выбранный им путь р. Шнеерсон полагал слишком опасным, видя в нем угрозу целостности религиозного еврейского мировоззрения. Учеба в Берлине и Париже не поколебала религиозных убеждений самого р. Шнеерсона, и все же он считал подобный опыт крайне опасным и настойчиво не рекомендовал религиозным евреям получать светское высшее образование.
Существует реальная опасность, когда выпускник иешивы несколько раз в неделю испытывает колоссальную разницу в общественном климате и идеологии, существующую между иешивой и колледжем, где большинство студентов — неевреи, а большинство студентов-евреев, к сожалению, не религиозны.
В Америке действовало несколько специальных программ, позволявших сочетать получение высшего образования с учебой в иешиве, и многие полагали, что серьезное систематическое изучение Торы станет противоядием «тлетворному влиянию» колледжа. Р. Шнеерсон, однако, сомневался и в этом: если от профессора молодой человек будет слышать одно, а от раввина — нечто прямо противоположное, он обречен на бесконечные сомнения и внутренние конфликты.
В идеале каждый еврейский ребенок должен получить полноценное еврейское образование, считал Ребе. При этом он неизменно подчеркивал, что задача еврейской религиозной школы — не просто дать ученикам определенные знания (например, научить их читать на иврите), но прежде всего — воспитать их настоящими евреями и уберечь от негативных влияний окружающего мира.
Учебное заведение, независимо как от своего характера, так и от намерений учеников, решает две задачи: помочь ученикам приобрести необходимые знания, а также повлиять на их характер, мнения и убеждения (<если речь идет о еврейским религиозном учебным заведении> — то и побудить их соблюдать заповеди). Безусловно, вторая задача учебного заведения является не менее, а возможно, что и более важной, чем первая, — особенно в наше время, когда влияние окружающего мира, к сожалению, совершенно неблагоприятно, а домашнее влияние является далеко не таким эксклюзивным, как прежде.
В отличие от традиционного местечка, где хедер находился в аутентичном еврейском пространстве, ученик американской еврейской школы, выйдя за ворота, попадал в совершенно чужой, нееврейский мир, полный разнообразных соблазнов и искушений. Из-за этого р. Шнеерсон не любил школьные каникулы, когда многие дети оказывались вне постоянного надзора школьных раввинов и педагогов, один на один с Микки-Маусом, Бэтменом и другими культовыми героями американской культуры. Р. Шнеерсон всецело поддержал деятельность детских летних лагерей «Ган Исроэль», где дети проводят каникулы в традиционной еврейской атмосфере, что позволяет минимизировать ущерб от отсутствия школьных занятий. Кроме того, он требовал от учителей пристально следить за тем, что происходит в семьях их учеников, в какой степени их поведение соответствует тому, что они изучают в классе.
В своих письмах р. Шнеерсон не раз писал, что сверстники влияют на детей едва ли не больше, чем их родители и учителя. Поэтому во всех случаях, когда это было возможно, он советовал поместить ребенка в максимально кошерную среду, чтобы свести посторонние влияния к минимуму. К примеру, некому еврею из ЮАР он советовал:
Если Ваша сестра, которой, как я понял, двенадцать лет, не слишком избалована и достаточно развита для своего возраста, я бы советовал привезти ее туда, где еврейское окружение и образование для еврейских девочек находится на более высоком уровне, — например в Монреаль или в Нью-Йорк, где живут друзья вашей семьи.
Другому американскому еврею он посоветовал поступить в иешиву, находящуюся далеко от дома, хотя это было связано с многочисленными неудобствами.
Недоверие к семье, ставка на формальные образовательные институты, стремление максимально изолировать детей от чуждого влияния, прохладное отношение к высшим учебным заведениям в той или иной степени характерно для всех представителей ультраортодоксии. Однако, как свидетельствует переписка р. Шнеерсона, он придерживался гораздо более широких взглядов, чем большинство современных ему раввинов-ультраортодоксов.
После Второй мировой войны в еврейском мире стала популярна идея «сообщества учащихся», согласно которой еврейский мужчина должен всю жизнь заниматься одним единственным делом — учить Тору. Школы, руководствующиеся этим подходом, не дают никакого образования, кроме религиозного. Подобные учебные заведения были (и есть) и в Хабаде, однако в целом р. Шнеерсон понимал, что этот идеал — удел немногих избранных.
В соответствии с базовым подходом, во всех учебных заведениях, как созданных моим тестем, блаженной памяти, так и тех, на деятельность которых он смог оказать влияние, священные еврейские предметы изучают утром, тогда как английские (т.е. светские) — во второй половине дня.
Однако главное отличие его от прочих ультраортодоксов заключалось не в этом. Р. Шнеерсон хотел, чтобы все еврейские дети получали полноценное еврейское образование, но он не мог не видеть, что действительность далека от идеала: десятки тысяч еврейских родителей посылают своих детей в нееврейские учебные заведения. Многие раввины фактически махнули на это рукой, смирились в душе с неизбежной ассимиляцией и сосредоточили свои педагогические усилия исключительно на собственной пастве, верной традиционному укладу. Р. Шнеерсон был с этим решительно не согласен — он считал необходимым дать каждому еврейскому ребенку хотя бы минимальное еврейское образование, «не жалеть никаких усилий, чтобы сохранить еврейскую искру в каждом еврейском ребенке, чтобы она совсем не погасла, Боже упаси». По этой причине он безоговорочно поддержал проект «Освобождение от занятий» (Release Time Program) — специальную программу изучения религии в государственных школах. Она предполагала всего один урок религии в неделю, и многие раввины поэтому отнеслись к нему скептически, но р. Шнеерсон понимал: для многих детей это единственная возможность получить хоть какие-то сведения о своей религии.
Столь же решительно он поддерживал идею внеконфессиональной молитвы в государственной школе. Раввина пытались переубедить с помощью юридических, педагогических и даже галахических доводов: молитва в школе противоречит конституции, превратится в бессмысленную мантру, будет использована с миссионерскими целями, не окажет никакого влияния на учеников. Однако мнение Ребе осталось неизменным: каждый еврейский ребенок должен молиться, и если он не молится по традиционному сидуру, пусть хотя бы произносит внеконфессиональную молитву, составленную неевреем.
Р. Шнеерсон стал, кроме прочего, одним из первых раввинов, задумавшихся о проблеме религиозного воспитания детей с психическими отклонениями.
К сожалению, превалирует ошибочная точка зрения, что поскольку мы имеем дело с детьми с отставаниями, чьи способности достаточно ограничены, то чтобы не перенапрягать их, не следует, сверх обычного образования, «нагружать» их еще и еврейским. На мой взгляд, это ошибочный и вредный подход. Нельзя забывать, что речь идет о ребенке, родившемся в еврейской семье. У него, скорее всего, есть братья и сестры, кузены или друзья, которые получают еврейское образование и знакомы с законами еврейской жизни. В жизни практически любого <еврейского> ребенка есть хоть немного еврейских впечатлений, хоть небольшой еврейский уголок. Если ребенок с задержкой в развитии увидит или почувствует, что его лишили этого опыта, если он со временем узнает о своем еврействе, но будет лишен своей идентичности и своего наследия, то это, скорее всего, будет для него очень тяжелым ударом.
Разумеется, в теории ни один правоверный иудей не станет спорить, что нужно бороться за душу каждого еврейского ребенка, что принцип «все или ничего» в еврейской педагогике неуместен и т.д. Однако р. Шнеерсон оказался одним из немногих религиозных лидеров прошлого века, кто воплотил эти принципы в практическую, последовательную, систематическую педагогическую философию, которой неукоснительно придерживался всю свою жизнь — пусть даже порой это напоминало попытки погасить пожар стаканом воды.
