М.: Новое литературное обозрение, 2012
Собственно еврейской теме в этой книге посвящено всего ничего: трехстраничная главка «Проблема обращения евреев» плюс некоторое — не слишком большое — количество попутных упоминаний. Тем не менее человеку, интересующемуся положением евреев в Российской империи, прочесть эту работу, безусловно, стоит. Причем не одну вышеупомянутую главу, а именно работу в целом, включая и те главы, где рассматриваются весьма далекие от евреев национально-религиозные общины, вроде язычников-марийцев или крещеных татар. Ибо понимание широкого контекста политики российского государства в области конфессионального управления позволяет избежать мифологизации отношений империи с ее еврейскими подданными — мифологизации, склонность к которой распространена весьма широко, независимо от знака, с которым оцениваются эти отношения.
Итак, какова же генеральная мысль, продвигаемая исследователем сквозь все семь составляющих книгу очерков? Наверное, сформулировать ее можно так: в Российской империи именно конфессиональная принадлежность подданного была основой его идентичности. Конечно, пафос основателя этой империи был совершенно иным: Петр Великий предполагал строить идентичность россиян, отталкиваясь в первую голову от их позиционирования относительно государственной машины — например, в форме ультрасословного государства. Ан вышло иное, и когда в ходе «великих реформ» 1860–1870-х годов сословность в значительной степени была демонтирована, конфессиональность сохранилась. Причем сохранилась настолько, что даже после принятия конституции 1906 года государство не смогло отказаться от основных ограничений гражданских прав, связанных с конфессиональностью. Почему же? Да потому, что она была не просто бюрократической или идеологической практикой, но реальным и весьма значимым элементом государственного управления, средством продвигать государственную волю и контролировать успехи этого продвижения. А, как известно, устранение некоторой системы управления требует одновременного введения иной системы. Можно предположить, что варианты таковой замены виделись депутатам Думы слишком сложными и/или дорогостоящими.
Автор не то чтобы прямо заявляет это, но вплотную подводит читателя к подобному пониманию. Но этим дело не ограничивается. Исследуя выбранные примеры, Пол Верт утверждает, что видит в них зачатки иного взгляда на идентичность индивидуума в государстве — построенного на этничности как таковой. По мнению автора, этот подход постепенно развивался в Российской империи, пока наконец не возобладал уже в советском государстве. Вывод довольно спорный, но достойный обсуждений и размышлений.
Что же касается евреев, точнее, того самого, затронутого в книге аспекта их жизни — перехода в иные конфессии, — то, рассматривая его, автор обращает внимание как раз на элементы внеконфессионального отношения к евреям со стороны государства. Вопреки распространенному представлению, далеко не всякий переход еврея в иную веру снимал налагаемые законом ограничения вроде черты оседлости, процентных норм и т. д. Это происходило лишь при переходе в христианство, да и то не во всякое, а в основные христианские конфессии: православие, католицизм, лютеранство. Переход в баптисты, например, все ограничения сохранял — равно как и переход в ислам. (Не очень, правда, понятно, как это осуществлялось на практике — ибо полиция в таких делах руководствовалась именно конфессиональной записью в личных документах.) Некоторые переходы были просто запрещены — например, еврея в караимы. И разумеется, при возвращении в иудаизм все законодательные ограничения немедленно возвращались — даже если до того человек пользовался их отсутствием.
Иначе говоря, государство действительно было до некоторой степени убеждено, что еврейство есть негативное качество, на поверку присущее человеку независимо от его конфессиональной принадлежности и не вполне исчезающее даже в случае смены религии.
Впрочем, нас-то сегодня подобным взглядом не удивить.
Рецензия Букника на книгу Пола Верта: Религия как буква закона
