Узи Барам – один из тех, кого в израильской политике называют «принцами». Его отец Моше Барам был крупным партийным функционером еще во времена британского мандата, а после образования государства Израиль несколько раз становился членом кабинета от правящей Партии труда. Сын пошел по стопам отца, став сначала депутатом Кнессета, а потом и министром.
Времена, однако, изменились, парламентское представительство Партии труда сократилось до жалких 13 мандатов, и старому партийцу места в Парламенте уже не хватило. Пришлось задуматься, чем заняться на старости лет. И тут в руки Бараму попал роман Амоса Оза «Повесть о любви и тьме». Дальше произошло следующее:
Я прочитал роман от корки до корки. И сказал себе: Узи Барам, ты тоже жил в то время. Но Оз жил в Рехавии, а ты — в Нахлаоте. Семья Оза — ревизионисты, а твоя — Партия Труда. Значит, тебе тоже есть, что сказать.
Бывший министр — человек решительный. Несмотря на полное отсутствие литературного опыта, он действительно сел и написал автобиографический роман «Нет любви в городе» – воспоминания об Иерусалиме конца 40-х годов, как его видел десятилетний Узи.
В литературном плане составить конкуренцию Озу не удалось. Роман Барама написан сухо и лапидарно, а лексика временами напоминает школьную стенгазету:
Мы должны поднять дух жителей нашего района, – сказал я. – Это важно. Мы должны быть сильными, должны успокоить младших и стать для них образцом для подражания.
Наверное, не всем современным читателям интересно читать об интрижках партийных функционеров 60-летней давности (слава Богу, такого добра и в наше время хватает). Другое дело — описание жизни в Нахлаоте: деталей быта, отношений между людьми, впечатлений мальчика от других кварталов и соседства (иногда переходящего в родство) сефардов и ашкеназов: «Как мне помнится, моя мать Грация в молодости была очень красивой женщиной. Так что даже наша ашкеназская соседка Геула, жившая в доме напротив, частенько говорила: «Грация, хоть она и сефардка, действительно настоящая красавица», — той неповторимой атмосферы, которая отличала Нахлаот от других иерусалимских кварталов (расположенных иногда буквально через улицу) — интеллигентной Рехавии, ортодоксального Меа Шеарим, чисто сефардского Бухарского квартала, арабской Баки.
Дом Одеда находился прямо на границе с Рехавией. Каждый раз, когда я пересекал границы района, мне, странным образом, казалось, будто я оказывался в другой стране. В моем районе в небольших квартирах жили вперемешку выходцы из Европы и Йемена. Иногда там даже не было отдельной кухни, только общая, которую делили между ближайшими соседями. В переулках Нахлаота бегали и играли дети разных возрастов. В элитарной Рехавии, районе известных врачей – например, профессора Рахмилевича, – по улицам степенно ходили адвокаты, уроженцы Германии, в безупречных костюмах и строгих галстуках. Пожилые, красиво одетые дамы сидели за столиками кафе «Хермон» и «Рехавия», мелкими глотками пили кофе с ароматными яблочными пирогами. Здесь, в Рехавии, каждый дом утопал в зелени. Ты словно попадал на другую планету.
Разумеется, в книге об Израиле конца 40-х есть и подполье, и провозглашение Независимости, и война… Однако показаны не сами эти события — скорее их отражение в жизни квартала. Поэтому в книге нет сражений или ночных заседаний правительства, зато есть рассказ о том, как во время блокады Иерусалима жители района стояли в очереди за продуктами в районной лавочке; об экспедициях в долину у монастыря Креста за дикорастущим салатом; о женщинах, которые с нетерпением ждут новостей от мужчин на фронте; о том, как навещали соседа во время семидневного траура по погибшему сыну.
События книги происходят всего два поколения назад, но сегодня уже почти ничто не напоминает о том Нахлаоте. Сменилось население района – теперь там живут все больше религиозные евреи, склонные к мистике и легким наркотикам. Постепенно перестраиваются дома. Закрываются лавочки — а они были не только торговыми точками, но и «информационными центрами» местной жизни. Еще немного, и прежний Нахлаот окончательно уйдет в область преданий, а беллетризованные мемуары бывшего министра останутся едва ли не единственным напоминанием об этом неповторимом уголке «старого» Иерусалима. Не исключено, что лет через десять мы будем встречать в нахлаотских переулках туристов, гуляющих по району с томиком Барама вместо путеводителя. Не худшая судьба для книги, между прочим.
Еще Иерусалим:
