Рохус Миш родился и вырос в небольшом немецком городке. Учился в школе, занимался спортом, мечтал стать художником. Никогда не был идейным нацистом, не состоял ни в одной нацистской организации (хотя, как и большинство немцев, не устоял перед харизмой Гитлера и был весьма доволен переменами в стране после 1933 года).

Сейчас, когда я оглядываюсь назад, 1938 год кажется мне одним из самых приятных периодов в жизни. Олимпийские игры еще не выветрились из памяти, Германия была в расцвете своей славы, а с безработицей, которая затронула миллионы людей, казалось, было покончено одним махом. Повсюду счастливые лица, массовый энтузиазм и радостные крики, которыми приветствовали появления Гитлера на публике.
О «хрустальной ночи» я ничего не знал. Совсем ничего.

Cвоей необычной карьерой Миш обязан исключительно росту – 182 сантиметра, благодаря которому его призвали не в обычную пехоту, но в "Лейбштандарте-СС Адольф Гитлер" – личную охрану фюрера, которая, в соответствии с еще прусскими традициями, комплектовалась исключительно высокорослыми "гренадерами". Правда, это не спасло Миша от отправки на фронт, он воевал в Польше и даже был ранен. Однако в 1940 году, когда личному адъютанту Гитлера понадобился «аккуратный молодой человек, на которого можно положиться», командир Лейбштандарте-СС вспомнил о Мише. В результате того прикомандировали к канцелярии Гитлера, где он и прослужил до конца войны, покинув бункер одним из последних, уже после самоубийства фюрера.

Впрочем, близость к первым лицам страны не означала близости к «политической кухне». В обязанности Миша входила доставка корреспонденции внутри канцелярии и забота о многочисленных гостях и посетителях фюрера. При этом ни одного документа, по словам Миша, он так и не прочел и ни на одном политическом совещании не присутствовал. О том, как делалась нацистская политика, в его воспоминаниях нет ни слова: все больше условия службы, бытовые мелочи, семейная жизнь. И, если верить Мишу, вся остальная «обслуга» тоже не интересовалась государственными или идеологическими вопросами.

За все это время никто не спросил меня, состою ли я в НСДАП. Никто не старался выяснить мои политические пристрастия. В более общих словах – вопросы политического характера между нами не обсуждались. О них просто молчали. Не могу вспомнить, чтобы слышал разговоры о нацистском режиме. И никогда мы не обсуждали выбор или решение, принятые кем-то из руководства. Между собой разговаривали о семейных делах, о военной карьере, наградах или войне...
По долгу службы Миш многократно встречался с Гитлером и даже исполнял его личные поручения (например, отвозил письма родственникам). Однако, по его словам, «прославленный Гитлер, которого я только что видел, не был ни монстром, ни сверхчеловеком – он казался таким, как все». Миш вспоминает все больше о фюрере в быту: как и что Гитлер ел, как выглядела его спальня (по приказу Гитлера Миш нередко доставлял корреспонденцию не в канцелярию, а в личные апартаменты), как Гитлер проводил свободное время, какие фильмы предпочитал... И о других генералах и нацистских бонзах Миш вспоминает так же: одни беседуют с ним о семье и детях, другие, подобно Роммелю, показывают свои фотографии. Наверное, так выглядели бы мемуары чеховского Фирса, реши он на старости лет вспомнить жизнь и быт своих хозяев.

Понимал ли Миш, какому режиму служит? Сам он клятвенно уверяет, что нет. Правда, еще до канцелярии Гитлера ему довелось беседовать с заключенным из Дахау, которого прислали для каких-то ремонтных работ («он был свидетелем Иеговы, его заставляли отречься от веры, написать заявление о том, что он больше не принадлежит к этой секте»), а в 1943-м – держать в руках папку с документами, в названии которой говорилось о предстоящем визите делегации Красного Креста в один из концлагерей. Однако о подлинных масштабах происходившего Миш узнал только в пятидесятые годы, вернувшись из советского плена. Он пишет:

А я, когда десять лет спустя после войны узнал о том, что творилось в концлагерях, испытал настоящий удар, просто шок. Я много узнал о том, что называли индустрией смерти, или Холокостом. Это чудовищно, невероятно чудовищно. Я до сих пор не могу понять, как было возможно осуществить это, чтобы никто из нас ничего не понял и ни о чем не догадался. Я чувствовал, да и сейчас чувствую себя неловко, осознавая тот факт, что я столько лет провел подле Гитлера и ни сном ни духом не знал обо всех этих вещах. Гитлер был моим шефом. Я смотрел на него почти каждый день и ничего не видел. Во всяком случае, я не воспринимал его как мучителя и убийцу. Со мной он всегда был вежлив и внимателен.
Французский журналист Николя Бурсье, написавший предисловие к книге Миша, был настолько потрясен этими словами, что даже назвал Миша «чудовищем неведения и слепоты», которого «нельзя простить». Сам Миш, однако, виновным себя не считает: он всего лишь «выполнял свою работу и мухи при этом не обидел... я исполнял свой долг, как солдат, как и миллионы других немцев». И вряд ли он сильно кривит душой. Как любой тоталитарный режим, нацизм опирался не только на идейных фанатиков, но прежде всего на массу «простых исполнителей», которые просто-напросто «хорошо делали свое дело». Не будь таких исполнителей, преступления были бы невозможны. И однако эти люди, те же самые «простые исполнители» создали новую послевоенную Германию, настолько не похожую на Третий рейх, что жена бывшего гитлеровского адъютанта стала активисткой социал-демократической партии, а внуки закончили еврейскую школу.

Мемуаров о жизни нацистской Германии написаны горы, вот только в основном мемуаристикой увлекались те, кто принимал решения – высокопоставленные военные, партийные функционеры, либо жертвы режима вроде Виктора Клемперера. Воспоминания Миша — иная точка сборки, взгляд на нацизм глазами человека, который не был ни тем, ни другим, слова человека, для которого нацизм не был единственно верной или преступной идеологией, вообще никакой идеологией не был — был просто некой системой, в рамках которой ему пришлось жить.

И другие действующие лица:

Хороший немец
Пехотный капитан Юнгер
Дети тех, кто был частью системы